Савельев действительно волновался, это давало основание Турецкому думать, что заместитель министра в чем-то замешан, коль так боится фальшивки. Но с другой стороны, кто чувствовал бы себя спокойно, если бы его стали шантажировать подобным образом и требовать немалую сумму?
– Расправой вам не угрожали? – уточнил Турецкий.
– Нет, этого не было.
– Ну, тогда ничего страшного. Если не возражаете, с санкции прокурора мы можем прослушать ваш телефон, установить, откуда звонит шантажист, а возможно, и схватить его.
– Вы знаете, я могу договориться с ним о встрече, а вы поможете мне с ним рассчитаться, и, конечно, я хотел бы уничтожить кассету. Я даже сам не желаю ее смотреть.
– А вы уверены, что преступник не оставил себе нескольких копий? – спросил Турецкий.
– Возможно, конечно... А что же мне делать в таком случае?
– Надо привлечь этого человека за вымогательство по статье сто шестьдесят три. Даже если кассета является уликой, подтверждающей ваши неблаговидные деяния.
Савельев смущенно заулыбался и сказал, что, наверное, сначала он все-таки попробует договориться с шантажистом сам, ну а если тот окажется несговорчивым, тогда уж призовет на помощь Турецкого.
– Непонятно, зачем вы тогда обратились в Генпрокуратуру? – ответил Александр. – Преступники – народ жестокий. И я не советую вам проявлять самостоятельность. Все свои действия вы отныне должны согласовывать со мной.
– Спасибо вам за консультацию.
– Прослушивать пока не будем? – спросил Турецкий.
– Нет, пока не надо. Попробую договориться с ним в последний раз, а если не получится, тогда уж...
– Всего хорошего, – бросил на ходу следователь. – Жду вашего звонка.
– Да, я обязательно отзовусь.
Последние слова Турецкий услышал, переступая порог кабинета. Секретарша проводила его милой улыбкой, заученной, но приятной.
Савельеву было лет пятьдесят, не более, низкорослый, но широкоплечий, на кривоватых ногах, он выглядел монументально. Не исключено, что здоровье его было в полном порядке и он мог еще проказничать в свободное от работы время, возможно, даже с собственной секретаршей. Вот и попался на крючок, думалось Турецкому, когда он возвращался в Генпрокуратуру. Чувствует, что где-то влип, вот и волнуется. Ну и пусть его.
Лет десять тому назад чиновники были осторожны, а теперь все словно с цепи сорвались. Подавай им все удовольствия сразу! Что ж, в этом есть свой резон. Ты как бы не живешь, а паришь над жизнью, где копошится чернь, добывая хлеб насущный, тебе же дано значительно больше: приличный оклад, левые деньги, всякие дотации из льготной кормушки, за которые ты можешь многое себе позволить: купить любовь юной девы, посетить клуб для избранных и тому подобное.
Вот так он и живет, а тут вдруг подобный конфуз, который грозит лишить тебя всего привычного. Поневоле забегаешь. С чертом союз заключишь, лишь бы не вылилось наружу, не сломало биографию. Вот так, не изменился госчиновник, как был сластолюбцем и трусом, так им и остался...
29
После обеда Турецкий работал с банковскими документами, но был рассеян, так как мысли его почему-то занимал Савельев. Трудно было предположить, как разовьются дальнейшие события, только финал следователь знал наперед. С шантажистом придется долго и нудно беседовать, и, возможно, эти встречи не будут бесполезными для обоих. Сейчас Турецкий ждал звонка от Савельева, чтобы принять конкретное решение.
Послышался стук в дверь, и в кабинет медленно вошел Грязнов. Александр бросился к нему навстречу, обнял, сжал. Лицо Вячеслава так и перекосилось от боли.
– Господи, совсем забыл! – стал извиняться Турецкий.
– Ничего, рука стерпит, а вот рукав болит: видишь, я его заклеил.
– Извини, пожалуйста! Больно?
– Глупости, царапнуло осколком, пару швов наложили, только и всего.
– Ну, садись, рассказывай, как и что?
Вячеслав коротко изложил все то, что ему пришлось узнать и пережить в Ставрополье, ничего не стал приукрашивать, признался, что потеря Тамары оказалась для него серьезной душевной травмой.
– А ты что тут без меня накопал?
– Долго рассказывать, но я выберу для тебя время. А мужики твои – настоящее золото. Отличные помощники.
Зазвонил телефон. Турецкий подхватил трубку, узнал голос Савельева, спросил:
– Какие новости, Степан Макарович?
– Договорились о встрече в пять вечера у кафе «Пингвин» на проспекте Мира. Он сядет ко мне в машину. Мы обменяемся товаром. Но у меня нет таких денег. Я не знаю, как быть.
Турецкий взглянул на часы и сказал:
– К четырем я подошлю оперативников с необходимым реквизитом. Во время встречи не волнуйтесь, ничего не бойтесь, у нас люди опытные, они вас подстрахуют. Шантажиста возьмут.
– А может, его лучше не трогать?
– А если завтра этот господин подарит копию видеокассеты вашей жене или заявится в ваш дом с автоматом Калашникова? Боюсь, что тогда помощь может опоздать.
– Пожалуй, вы правы, Александр Борисович. Поступайте так, как считаете нужным.
Турецкий положил трубку, спросил Грязнова:
– Надеюсь, ты уже понял, о чем мы беседовали с заместителем министра финансов Савельевым?
– Шантаж по поводу видеозаписи?
– Именно.
– Давай я поеду?
– Нет, Славка, об этом не может быть и речи. У тебя ранение, вали-ка домой, отдохни с дороги, отлежись. А я попозже позвоню тебе и, может, заеду.
– Какой отдых? У меня душа не на месте!
– А вдруг там опять будет перестрелка? Нет, раз у тебя пошла черная полоса в жизни, не лезь в горячие точки.
– Теоретически, Саня, ты, возможно, и прав, но я подозреваю: ты боишься, что мое невезение может перейти на тебя. Верно?
– Не городи ерунду. Такие предрассудки не для меня. Но ты тем не менее отправляйся домой.
Турецкому было жаль друга, однако он понимал, что Грязнову надо перестрадать, переболеть неожиданным в его возрасте любовным недугом, иного выхода из этой ситуации нет.
...Лучший кадр Грязнова – начальник второго отдела МУРа Владимир Михайлович Яковлев и Николай Саватеев приехали к кафе «Пингвин» за полчаса до встречи, сели за стол, взяли по бутылке пива, пили, тихо беседуя, и при этом внимательно наблюдали за присутствующими. Шантажист мог находиться как среди посетителей кафе, так и среди прохожих на улице.
Они прикинули примерный психологический портрет шантажиста: молодой человек лет двадцати восьми – тридцать пяти, с виду интеллигентный, не работающий, желающий вдруг разбогатеть, словом, – мечтатель, романтик, возможно, комплексующий по поводу своей профессиональной несостоятельности.
Савельев примчался на место встречи минут на пять раньше назначенного срока, остановил машину напротив кафе и теперь нетерпеливо оглядывался, поджидая шантажиста. Рядом с ним на сиденье лежал небольшой черный кейс, в котором уютно расположились десять тонких пачек стодолларовых купюр. А по сути это были «куклы», сработанные опытными криминалистами из ЭКУ ГУВД.
Муровцы не спеша вышли на улицу, остановились в десятке шагов от машины Савельева, заговорили о футболе. Яковлев первым вычислил нервное, измотанное лицо шантажиста среди равнодушно-озабоченной толпы и издали незаметно стал сопровождать его взглядом.
Мужчина был в длинном черном пальто, без головного убора. Узкое правильное лицо, длинные
