20
Приехав утром в юрконсультацию, я с удивлением обнаружил, что оказался в атмосфере праздника и всеобщего дуракаваляния. Оказалось, еще остающийся в Москве народ уходит в отпуск, и по этому поводу происходит небольшое распитие.
Фу-ты, как время быстро летит! Я и не заметил, как большая и лучшая половина лета кончилась. Так вот и жизнь когда-нибудь промелькнет... Ну хватит философствовать с утра!
Начальство было в командировке, поэтому проводы остатков нашего коллектива на заслуженный двухнедельный отдых прошли на славу. Нас не остановило даже то, что была половина двенадцатого утра. Выпив джина с тоником и зажевав легкой необременительной закуской типа плавленых сырков с перцем, все почувствовали себя раскрепощенными и способными любить весь мир. Даже Славин, уезжающий отдыхать в Анталью, показался мне приятным человеком. Жаль будет, если его случайно подорвут в каком-нибудь кафе неугомонные курдские сепаратисты, мстя за своего Оджалана. Я вспомнил, что именно Славин навел меня на убийство папаши Лены Бирюковой, и разразился в его адрес длинным благодарственным тостом. После тоста пошли обоюдные слюнявые заверения в уважении и вечной благодарности, а все кончилось распитием той самой дареной бутылки «смирновской» водки, которую мне всучила московская родственница Бирюковых.
После этого я вышел на свежий воздух и на метро поехал на свидание с Леной в тюрьму, успев, правда, по пути съесть пирожок с сосиской.
Она уже знала, что ее отец погиб. Эта новость отразилась на ее искрящейся внешности. Сегодня Лена казалась спокойной и задумчивой, но не унылой. Ее золотистые волосы, небрежно заколотые на затылке, с выбившимися отдельными прядями, показались мне необычайно красивыми.
– Привет. Ты хорошо выглядишь, – сказал я. – Мало кому удается сохранить в тюрьме человеческое подобие. А тебе это удается, можешь мне поверить.
– Спасибо, Юра. Я знаю, что твой комплимент дорогого стоит, ты не из таких...
– Ты получила передачу от мамы?
– Да. Она все знает про меня? Ты ей рассказал?
– Нет, я не стал ей ничего рассказывать.
Лена слабо улыбнулась:
– Правильно. Я знала, что ты замечательный парень. Спасибо тебе за все.
Про себя я подумал, что согласился бы не быть таким уж «замечательным парнем», если бы и обо мне однажды красивая девушка типа Лены могла бы с тайной тоской сказать: «Он мужчина на все сто!» И почему женщины выбирают всяких подонков, чтобы влюбиться в них, а потом страдать?
– А папа? Он узнал про меня?
Я кивнул:
– Да, кажется, он все узнал.
Лена уронила голову на руки.
– Боже мой! Как мне перед ним стыдно. Хотя я ничего плохого никому, кроме самой себя, не делала. Бедный папа...
Она вытерла ладонью набежавшие слезы. Единственная минута слабости. Я и не представлял, что Лена еще способна плакать.
Я протянул ей сигарету, но вместо этого она взяла мою руку и крепко ее сжала.
– Разве то, что я делала, так уж плохо? – спросила она, глядя на меня в упор. – Да, конечно, нас с детства учили, что надо жить скромно, презирать модную одежду, презирать роскошь, но ведь это же была просто коммунистическая пропаганда от безысходности, от неспособности дать людям действительно то, что им нужно: красивую одежду, машину, квартиру, удобства. Но ведь сейчас все поменялось! Во всем мире люди живут нормальной, не этой уродливой жизнью. Им в голову не приходит из экономии отказаться от туалетной бумаги, а пользоваться вчерашней газетой. Самый заядлый гринписовец на это не пойдет. Никому в мире не будет стыдно от того, что он хочет жить один в своей собственной большой квартире, а не ютиться с родителями в двухкомнатной хрущевке! Разве плохо, что я хочу жить хорошо? Разве за это можно винить человека? У нас не винят женщин, которые по десять абортов сделали или которые от своего ребенка в роддоме отказались. Скажи, тебе противно со мной общаться?
– Нет, что ты! Ты вообще не должна так думать. Ты – это ты, у тебя своя жизнь, у других своя. Кто может судить, правильно ты живешь или не правильно?
– Нет, Юра, ты скажи, тебе лично я отвратительна? Ты меня осуждаешь?
– Да нет, по-моему, ты очень милая, – искренне ответил я.
– Ты в самом деле так думаешь?
Ее глаза засияли. Наверное, подумал я, этой девушке просто необходимо было знать, что ее любят. Это и было ее стимулом в жизни.
– Юра, ты такой замечательный, – прошептала она и, наклонившись, неожиданно поцеловала меня в губы.
Первой моей реакцией было оглянуться на дверь. Обитая кожей дверь была закрыта.
– Тсс! Никто ничего не видел, – веселым голосом прошептала Лена, нежно проводя своей щекой по моему лицу.
– Так, – строго произнес я, – это в первый и последний раз. Не забывай, где ты находишься. И главное сейчас – вытащить тебя отсюда.
Вид у меня, наверное, был слегка обалдевший, ну примерно как у кота, которому неожиданно удалось стянуть из-под носа у хозяйки целое кольцо колбасы, и он сам не знает теперь, то ли хватать колбасу в зубы и быстро драпать с ней в укромное место, то ли лучше не поддаваться на провокацию и отойти с гордым видом, а то ведь можно и по ушам метлой схлопотать.
– Ну хорошо, хорошо, – примирительно сказала Лена, – не буду больше...
– Добро... – неожиданно для себя ответил я по-полковничьи официально.
– Ты читал мой дневник? – спросила она немного погодя. – Ну как?
– В смысле?
– Нашел что-то полезное?
– Не знаю пока.
– А как он тебе в смысле чтения? Нормально написан? Я старалась. Конечно, это не литературное произведение, но я, перед тем как писать, дневники Толстого изучила, посмотрела, каким стилем он вел записи.
Я, честно говоря, был потрясен. Толстой, будь он жив и услышь этот разговор, был бы потрясен не меньше.
– Нормально написано, – ответил я. – Живо. Особенно в некоторых местах.
Лена кокетливо улыбнулась.
– Правда?
Из дневника Лены Бирюковой:
«Август.
На днях Сергей Сергеевич познакомил меня со своей прошлой любовницей. Ее зовут Кристина, она дочь бывшего члена Политбюро. Ей слегка за сорок, она работает в МИДе. Я ее сразу не узнала.
– Вы меня не помните? Я видела вас на том вечере на даче, – сказала она.
– У меня плохая память на людей в одежде, – ответила я.
Сергей Сергеевич очень смеялся. Ему вообще нравится, как я шучу.
Сегодня мы были в гостях у этой дамы. Она живет в огромной квартире, перепланированной из двух, расположенных друг под другом. Я никогда еще не видела такой, по московским меркам, гигантской городской квартиры, да еще почти в самом центре, в районе метро «Таганская». Наверное, всего в ней комнат шесть или семь, не считая огромного холла на первом уровне. Из холла витая лестница с блестящими никелированными поручнями ведет на второй этаж. Потолок холла выложен черной зеркальной плиткой, и в ней, как звездочки, горят люминесцентные лампы.
Сергей Сергеевич предложил мне некоторое время пожить у этой дамы, потому что моя квартира на «Киевской» срочно понадобилась хозяевам, а искать новую у него не было времени: он уезжал по делам в Брюссель. Я поняла, что он задумал со мной расстаться, но он делал это по-джентльменски, поэтому я не
