слово, Сергей Сергеевич!
– Мне стыдно... Да, к великому сожалению, мне, как человеку, причастному к нашей еще недавно действительно доблестной милиции, стыдно и неловко иной раз глядеть в глаза простым людям, которые все чаще задают мне немые вопросы: доколе же это будет продолжаться? Сколько еще нам терпеть откровенные издевательства отдельных людей, одетых в форму нашей родной московской милиции? Я слушаю и... не нахожу ответа! Хотя ответ у меня есть! И я всем заявляю, что беззакония, совершаемые некоторыми моими, к сожалению, коллегами, будут прекращены! Будут, дорогие сограждане! И мы не позволим швырять за решетку людей, исходя из личных неприязней к тем или иным лицам так называемой кавказской национальности! Это наш позор, причем позор не только отдельных облеченных властью чиновников, но и всей России!..
– Вот это я понимаю! – со значением заметил Вячеслав Иванович Грязнов, отключая канал телепередачи. – Не шибко оперативно, зато с заметной долей общественного маразма.
– Ну и как ты, Славка, собираешься реагировать на весь этот бред? – поинтересовался сидящий по другую сторону письменного стола Александр Борисович Турецкий, заскочивший к другу исключительно по делу и ровно на пять минут, которые давно прошли.
– А никак! – отрезал Грязнов. – Я им этого барыгу все равно не выдам. Общественность они, вишь ты, поднимают! Знаем мы эту сраную общественность! Но ты видишь, какой наглый давеж?
– В первый раз, что ли? – философски заметил Турецкий. – Да на тебя он, насколько мне известно, не сильно и действует. Вы только не тяните, вы на него поскорей мокруху вешайте. Пусть разбираются адвокаты. Могу еще толковый совет дать. Если желаешь.
– Ну и какой? – заинтересовался Грязнов.
– А ты посмотри, кто больше всех разоряется. Ну, видишь, чья система приведена в движение? Господина... кого?.. Аронова, Славка, политик ты мой замечательный. А кто у нас больше всех не любит этого сукиного сына, олигарха, а? Отвечаю: другой такой же дядя, которого в миру зовут господином Деревицким. И то, что обычно приятно господину Аронову, то неприятно господину Деревицкому. И наоборот. Отсюда вывод: пусть-ка телеканал, принадлежащий последнему, нанесет неприятный удар дяде Аронову. Кстати, если хочешь, могу помочь тебе организовать хорошее телеинтервью с кем-нибудь из той программы. Надо просто восстановить кое-какие прежние связи. А кто-нибудь из сыскарей, лучше с земли, не из начальства, расскажет, как выслеживали и брали наркоторговца. А заодно задастся умным вопросом: кому это выгодно выгораживать преступника и по какой такой причине? Уверяю тебя – вмиг заткнутся. И даже забудут имя этого твоего Мамедова! Давай подумай, а я постараюсь обеспечить. Не нравится мне, когда моих друзей всякая шпана дерьмом мажет...
– Нет, но какие мерзавцы! – воскликнул вдруг, возвращаясь определенно к последней телевизионной передаче Грязнов. – Это ж надо! Весь бомжатник на ноги подняли!
– Так где ж им нормальных-то людей набрать?! – засмеялся над искренними переживаниями друга Турецкий. – Наоборот, это очень удачно, что так лихо прокололся твой Петраков. Сразу и понятно, откуда ветер дует. Вот и надо помочь.
– В смысле помоги падающему? – усмехнулся Грязнов.
– Абсолютно точно! Подтолкни его.
Осетров имел все причины быть собой довольным. Деза выглядела словно новенький, сверкающий розоватым оттенком пятирублевик. В материале за подписью генерал-лейтенанта ФСБ Николаева не было даже намека на то, чтоб хоть в чем-то комар мог свой нос подточить.
Для большей убедительности, решил Евгений, и деньги надо взять. Наверняка все двадцать пять тысяч не отдадут, пусть половину, треть, не важно. Работа стоит денег. И если начать изображать какое-то неудобство, немедленно возникнет подозрение.
Поразительно, но Алена отнеслась к Жениному по сути предательству совершенно спокойно. Приняла от него конверт, вскрыла, словно ей это было положено, мельком просмотрела, поиграла бровями, засунула документ обратно в конверт и попросила посидеть, подождать ее. Она ровно на пять минут должна выйти из дома. Пять минут, не более.
Из этого он сделал вывод, что у этих деятелей давно все на мази, отработанный вариант. И пока он пил кофе, сидя в гостиной, Алена ушла и действительно скоро вернулась. Положила рядом с Женей другой пакет. Заклеенный. Сказала:
– Здесь ровно половина. Двенадцать пятьсот. Зелень, самой собой. Остаток – через день-другой. Надеюсь, у тебя не возникнет возражений? Материал ведь нуждается в проверке, да?
«Ах ты, как все у вас просто!»
Женя лишь кивнул. Ну и пусть они его снимают на пленку, пусть слушают, пусть...
Вопрос был в другом. Сделав этот шаг, Женя вдруг отчетливо до изумления увидел, что лежавшая в его объятиях сладострастная и неутомимая женщина и эта, которая со спокойным выражением лица протянула ему гонорар за его предательство, два совершенно разных человека. И в то же время – один. И если бы она сейчас же предложила ему переместиться на ложе широченной ее кровати, он бы, пожалуй, с отвращением отказался. Или без отвращения. Не надо драматизировать. Может быть, с ходу поискал бы причину для отказа.
И Алена, вероятно, это сама хорошо понимала. Она не стала ему ничего предлагать. Никаких страстных вздохов и жарких поцелуев. Работа есть работа. Ведь и он тоже должен осознать суть своего поступка, а это осознание может оказаться в какой-то момент очень болезненным. В душевном смысле...
– Так мы до твоего отъезда еще повидаемся? – ласково спросила она наконец.
– Теперь самый важный фактор у меня – время, – вздохнул Женя.
– Даже по ночам? – усмехнулась она.
– По ночам у меня в голове только одно.
– И что же? Начать тратить свой гонорар?
– Ты, дорогая.
– Приятно слышать. Но, к сожалению, сегодняшнюю ночь я буду вынуждена провести у матери. Да ведь ты и сам слышал! Сны у нее!
Он конечно же слышал, однако вовсе не был уверен, что говорила она с матерью. Скорее, это ее отчим сообщал о своем решении относительно информации Осетрова. Иначе откуда бы у нее поутру возникло уже твердое желание получить компромат на господина Деревицкого? То-то и оно... господа фокусники!
– Ну и хорошо, – беспечно сказал Женя. – Значит, тогда я получу от тебя отпущение грехов завтра? Но учти, тебе придется весьма основательно помолиться за мою душу... хорошо постараться!
– Обещаю это тебе! – ответила она таким тоном, что он мог бы подумать и о ее страстном желании вернуться в кровать, да побыстрее, и о том, чтобы он поскорее убирался отсюда к чертовой матери. Надо было останавливаться на последнем. Что Евгений Сергеевич Осетров и сделал. Подспудно понимая, что уходит навсегда. Насовсем.
Потом он все ждал с нетерпением, во что выльется состряпанная им достаточно умелая деза.
Известие пришло вечером. В восьмичасовой передаче новостей был дан завлекательный анонс, касающийся некоторых размышлений известного телеведущего на самые актуальные сегодня темы, связанные с коррупцией в высших эшелонах власти. Отчасти, может быть, даже на самом верху. Было ясно, что в Кремле, где же еще! Да и потом на все это указывал слишком многозначительный тон самого ведущего, который в последнее время почему-то предпочитал как можно реже появляться на экране. А тут – нате вам, такое событие!
Евгению позвонил Денис Грязнов и сказал, что после его беседы с одним ответственным лицом кое в каких вопросах появилась ясность. И он готов поделиться своими мыслями на этот счет. Иначе говоря, ждет вечером у себя в агентстве.
Точно такое же приглашение получил и Юрий Петрович Гордеев. Поскольку ряд сведений касался его непосредственно.
Они и собрались в указанное Денисом время, перекидываясь шутливыми замечаниями относительно уж больно нарочитой таинственности и многозначительных недомолвок известного телеведущего.
Наконец настал ответственный момент.
Популярный шоумен от политики появился на экране. Поглядывая задумчиво ускользающим взором поверх модных узких очков на многочисленных, заранее подготовленных телезрителей, он заговорил...
