арсенала Петьки Лапина. Он принялся ухаживать за поступившей на работу в одно время с ним Юлей Коробченко.
Молоденькая скромная брюнетка, лишний раз боявшаяся поднять глаза, была в его руках щитом против домогательств Ираиды и ей подобных. А таких оказалось немало, что лишний раз подтверждало статистику о преобладании женского населения над мужским. Но отношения Леонида и Юли очень скоро переросли в более тесные. И он, сам того не замечая, серьезно увлекся девушкой.
Никто, ни на работе, ни дома, не удивился, когда через год они поженились.
Отец с матерью предлагали жить с ними или разменять квартиру. Леонид не согласился, ссылаясь на льготы у них в институте в получении жилплощади. И молодожены сняли отдельную квартиру.
Юля оказалась великолепной женой и хозяйкой, уступчивой и мягкой. Он пребывал на седьмом небе от счастья. С ребенком решили не спешить. Но родители не прекращали натиск, желая при жизни понянчить внуков. С Юлиными было легче – они жили в Киеве.
На четвертый год их совместной жизни Юля забеременела. Мама Леонида только что не носила ее на руках. В будущем внуке или внучке она несомненно видела музыканта, продолжателя добрых семейных традиций.
Ее мечтам не суждено было сбыться. Хрупкая от природы, Юля при родах умерла, родив мертвого ребенка.
В тридцать лет Леонид потерял сразу двух дорогих ему людей. Тетя Оля увезла его к себе на дачу, где он целый месяц беспробудно пил.
...После смерти жены Леонид Богачев долго втягивался в работу. Но она его и спасла от затянувшейся депрессии. Он, не жалея сил, работал над новыми составами и формулами, не задумываясь, в каких целях и где будет использован конечный продукт. То, что не в мирных, было ясно и последнему дауну. Но Леонид выполнял поставленные перед их НИИ задачи, а если таковые существовали, значит, существовала и государственная необходимость в них. В конечном счете, он сам выбрал этот путь, и сворачивать было поздно.
Леонид и не предполагал, как круто изменит всю его жизнь начавшаяся в стране «перестройка». Перемены в политике, общественном устройстве и сознании затронули и неприступный до того институт. Режимность уже не была настолько строгой, инструкции обязательными, секретность рассекречивалась направо и налево, просачиваясь даже в средства массовой информации, где обильно поливали грязью прежнее, как оказалось, агрессивное правительство. Но самым страшным стало то (главным образом для сотрудников), что государственное финансирование НИИ снизилось до ничтожно малых цифр. Можно было смело заявить: прекратилось вовсе.
Вокруг с поразительной быстротой происходили удивительные вещи. Союзные республики, провозгласив независимость, отпочковывались одна за другой, в срочном порядке придумывая собственные гимн, герб и флаг (вы забыли про тугрики и карбованцы). Еще вчера могучая держава распалась на удельные княжества, с остервенением выясняющие между собой отношения. В основном: кто кому чего должен.
В обстановке демократизации и гуманизации общества началось повальное разоружение. Оказалось, что все, над чем трудился и что создавал институт Леонида, античеловечно и даже преступно. Они остались одни, невостребованные у государства. Но оно же подсказало и выход: перейти на самоокупаемость и мирные рельсы. Бронепоезд НИИ химических технологий оказался довольно тяжелым на подъем, и для него наступили тяжелые времена.
Регулярные до привычности невыплаты зарплат погнали лаборантов, инженеров, технологов на улицу искать другой жизни. В считанные месяцы институт опустел на треть. А после проведенного сокращения, по причине ограниченности фонда зарплаты, наполовину.
Леонид не стал дожидаться сокращения штатов, хотя его оно вряд ли коснулось бы. Сам написал заявление об уходе, чем немало удивил начальника, и покинул стены, в которых провел более семи лет.
Он не жалел о принятом решении. Его деятельная натура требовала движения, роста. А в институте время, казалось, остановилось. Жизнь диктовала новые условия, к которым нужно было приспосабливаться, чтобы выжить. И не просто выжить, а выжить достойно. Леонид интуитивно почувствовал момент, когда надо оказаться в первых рядах зарождающегося класса. Потом догонять он не хотел, да и понимал, что это будет сложнее. Вот так и начал новую страницу в своей биографии.
Вначале торговал перекупленными у поляков джинсами. Небольших сбережений, явившихся стартовым капиталом, пока хватило только на это. Через полгода он уже сам мотался в Польшу, а затем в Турцию за джинсовой продукцией, наводнившей вещевые рынки. Вскоре у него появилось два помощника-продавца. Сам управиться не успевал. А еще через год Леонид сбывал свой товар оптом приезжавшим в Москву челнокам из провинций, а часть менял на черную икру, которую тут же с успехом продавал. Дела шли хорошо, даже очень хорошо, несмотря на возросшую конкуренцию.
Народ, ощутивший упадок отечественной продукции и ее неэстетичность и дорвавшийся до западных и псевдозападных товаров, большую часть своих денег оставлял на рынках. Но это не могло продолжаться вечно.
Леонид начал подумывать об организации собственного производства: небольшого цеха по пошиву джинсовой одежды. Его планы в корне изменил случай.
Как-то ему предложили бартер корейскими калькуляторами. Он рискнул. И удивился результатам. Маленькие счетные машинки улетели в два дня. Попробовал еще раз. Результат тот же. Вот тогда Леонид и взглянул на торговлю с другой стороны. И не только на нее.
Надвигалась новая эпоха. Эпоха компьютеров и другой электронной техники. Эта ниша на рынке была еще не занята. И он опять не стал ждать, пока его опередят.
Вместо цеха арендовал небольшой отдел в одном из центральных комиссионных магазинов и забил его калькуляторами, часами, магнитолами. Ходовой, сравнительно дешевый товар быстро расходился. Леонид едва успевал завозить новый.
У хозяев, впустивших его, наоборот, дела шли хуже некуда. Последовал ряд сокращений. Набегали долги по уплате коммунальных услуг и аренде домоуправлению. Леонид обернул критическую ситуацию с пользой для себя.
Он заключил с домоуправлением договор аренды с правом выкупа помещения магазина-банкрота и стал, таким образом, единственным хозяином. Коллектив, пожелавший остаться, принял на работу почти в полном составе. Здесь он опять выигрывал: кроме штата продавцов приобретал сразу бухгалтера и заведующую. Магазин, переименованный в «ХХ век», начал новую жизнь.
Леонид закупил партию компьютеров, расширил ассортимент бытовой техникой, и фирменный магазинчик на Никитском бульваре процветал. Самым популярным и прибыльным товаром оказались компьютеры. Он не просчитался и, заглядывая в будущее, продумывал иные направления. В одном Леонид был твердо убежден: стоять на месте нельзя, жизнь – это постоянное движение. И неукоснительно следовал своему правилу.
Родные не знали, радоваться или нет его успехам. Не сомневалась только тетя Оля, гордясь тем, что племянник самостоятельно пробивается в жизни, притом в смутное время. Отца и мать Леонид понимал. Они люди другой эпохи и другого духовного мира с присущими ему индивидуальными ценностями. Они вообще редко опускались с небес музыки на землю. В какой-то мере он им завидовал.
Жениться второй раз он не собирался. Хотя и прошло три года, воспоминания о Юле не отпускали, держали в крепких, до сих пор терзающих душу клещах. Почему-то он решил, что заводить с кем-то серьезные отношения предательство по отношению к ее памяти. Другая, рациональная часть мозга убеждала, что это глупо, надо жить дальше. Человек не вечен. И оглядываясь на прошлое, надо думать о будущем.
Леонид в который уже раз спасался работой. Казалось, он сделан из железа и ему нет износа. Если про кого-то и пелось в песне: «ни минуты покоя, ни секунды покоя», так это про него. А по-другому и нельзя было. Вынужденно и осознанно потраченная энергия не пропадала впустую. Его детище росло и крепло
Они появились в канун Нового года. Прилично одетые молодые люди, в дубленках и норковых шапках, с застывшими улыбками на квадратных лицах и пустыми немигающими глазами.
– Добрый вечер, Леонид Георгиевич, – поздоровался здоровяк с маленькими поломанными ушами.
– Чем могу служить? – Леониду хватило одного взгляда, чтобы догадаться, зачем пожаловали гости. Он
