телецентром и взял курс на легендарную квартиру Анны Разиной, которая, по слухам, своими размерами превосходила даже знаменитую квартиру Брежнева. Надо было поторопиться: Симеонов собирался ехать за город, на дачу, и Бородулин должен был успеть допросить его, пока он был в Москве.
Подъезд, где жили Разина с Симеоновым, Бородулин узнал сразу. Перед ним стоял длинный лимузин темно-вишневого цвета, на передней дверце которого было изображение самого Симеонова. Рядом с портретом помещался размашистый автограф певца.
У подъезда находилась небольшая будка, в которой дежурил милиционер. А во дворе на лавочках сидела группа девчонок лет пятнадцати, которые все были одеты в футболки с изображением Симеонова. Судя по сумасшедшему блеску в глазах, это были поклонницы певца. Одна из них держала в руках небольшой плакатик «Я люблю Элема».
Войдя в подъезд, Бородулин изумился. Пожалуй, ему еще не приходилось видеть такой нечеловеческой чистоты. Белые стены, без всякого «Спартака – чемпиона» и «prodigy», на полу ковровые дорожки, растения в кадках, кондиционированный воздух, мягкие кресла и даже телевизор в холле! Видно, таким образом проявлялась забота о посетителях: если хозяев не оказалось дома, можно было приятно провести время.
Дверь Бородулину открыла миловидная девушка с большими печальными глазами, одетая в классический костюм служанки – темное платье, кружевной фартук. Она, ни слова не говоря, провела следователя по длинным и бесконечным («Почти как в Останкине», – подумал Бородулин) коридорам, пока они не попали в большую спальню. На обширной кровати под красным бархатным балдахином возлежал Симеонов, облаченный в белый шелковый халат, расшитый яркими цветами. Его забинтованная рука покоилась на груди. Увидев следователя, он попытался придать лицу страдальческое выражение, что, впрочем, удалось не вполне.
– Здравствуйте! Проходите, – сказал он надрывно, указывая здоровой рукой на мягкое кресло рядом с кроватью.
Бородулин поздоровался и сел. Интерьер спальни вызывал в памяти воспоминания об антикварном магазине. У следователя в глазах зарябило от обилия золота, мебели с гнутыми резными ножками, ярких атласных драпировок и пестрых ковров. На стенах висели картины, изображавшие пасторальные сцены, на одной из них Бородулин узнал самого Симеонова в качестве пастушка и Разину в костюме пейзанки.
– Сафонов, – гордо произнес Симеонов, проследив направление взгляда следователя.
– Что? – не понял Бородулин.
– Александрос Сафонов. Художник знаменитый. Это подарок нам ко дню свадьбы. Правда хорошо?
Бородулин неуверенно кивнул:
– Неплохо. Очень похоже.
– Мастер, – со значением произнес Симеонов.
Бородулин отвел глаза от картины, сделал серьезное лицо и по-деловому спросил:
– Как ваша рука?
Симеонов страдальчески поднял брови и потрогал плечо:
– Болит... Но врачи обещают, что скоро заживет.
– Будем надеяться... Я хотел задать вам несколько вопросов.
– Да, конечно...
– Итак, Элем...
– Можно просто по имени.
– Хорошо. Элем, вы запомнили лицо нападающего?
Симеонов задумался и после некоторого колебания отрицательно покачал головой:
– Нет. Понимаете, в этот момент прямо мне в лицо светил софит. Так что разглядеть лицо не было никакой возможности.
– Жаль... Это бы упростило нашу задачу. Значит, вы не сможете его опознать?
– Пожалуй, нет. Хотя... Возможно, если вы его поймаете... Ну или хотя бы покажете фотографию...
Бородулин развел руками:
– К сожалению, фотографией мы пока не располагаем. Но чтобы его поймать, нужно знать, как он выглядит. А узнать, как он выглядит, можно только поймав... Замкнутый круг получается... Никто из множества присутствующих на площадке не запомнил его лица. И даже режиссер, который видел его ближе всех.
– Да, – сочувствующе покачал головой Симеонов, – я вас очень хорошо понимаю. Задача, конечно, не из легких. Но и вы меня должны понять. Даже если бы он оказался в поле моего зрения, ежедневно мне приходится встречаться с таким огромным количеством людей, что выделить кого-то просто нереально. К тому же видел я его только мельком. Он ведь напал из-за спины. А потом, после удара, мне было не до него...
Бородулин вздохнул и подумал, что все, не сговариваясь, повторяют один и тот же текст.
– Ну ладно. Скажите, Элем, а у вас есть какие-то предположения, кто мог покушаться на вас и почему? Может быть, у вас есть враги?
– Не знаю... Понимаете, у нас, артистов, такое количество врагов и завистников... – Он огляделся, почмокал губами и спросил: – Не хотите ли выпить?
– Можно. Что-нибудь безалкогольное.
– Ну а я, с вашего позволения...
Симеонов нажал кнопку изящного звонка на столике. Тотчас в комнату вошла служанка.
– Даша, будь добра, сделай мне мартини. И для гостя...
Он вопросительно посмотрел на Бородулина.
– Минеральной. Похолоднее.
Служанка исчезла и через минуту появилась снова с напитками.
– Да, – продолжил Симеонов, – о чем я говорил?
– О личных врагах, – напомнил Бородулин.
– Да... Очень много врагов. И среди коллег, и среди простой публики. Это неизбежно при нашей профессии. И причем чем больше популярность, тем больше врагов. Соответственно вы можете прикинуть, какое огромное количество врагов у меня...
Бородулин внутренне усмехнулся этому тонкому намеку певца на собственную известность, но вслух ничего не сказал.
– Может быть, в последнее время появились новые? Или, скажем, вы получили какое-то сообщение?
– Если бы вы знали, – махнул рукой Симеонов, – какие иногда письма приходят нам... Мне еще ничего. А вот Ане, моей жене... Это просто кошмар какой-то.
– Бывают угрозы? – поинтересовался Бородулин.
– Все что угодно. И угрозы, и грязные предложения, и просто ругань. Что хотите бывает. Конечно, чаще всего благодарности за искусство...
Симеонов скромно потупил взор.
– Очевидно, вы не читаете все письма?
Симеонов печально улыбнулся:
– Нет, конечно. Иначе мне придется забросить все остальные дела. В день приходит до двухсот писем.
– А кто их читает?
– Никто, – пожал плечами Симеонов, – мы их просто выбрасываем.
– Интересно... А как же вы отделяете нужную почту?
– Очень просто. Вся важная почта приходит на другой адрес. Раньше мы держали специального человека, который читал письма. Но потом отказались, так как все равно ничего интересного в этих письмах не было. Обычные восторги, много признаний в любви. И масса грязи.
– И как часто вы выбрасываете письма?
– Не знаю. Я этим уже давно не интересуюсь. Да это все ерунда, поверьте.
Он театральным жестом взмахнул рукой.
– Тот, кто на вас напал, мог предварительно прислать письмо с угрозами. Если мы его найдем, то может