По лицу Хащенко я понял, что Слава попал в точку.
– Так или иначе, – продолжал Грязнов, – теперь, когда жизнь изменилась, говоришь ты сыну, у тебя появилось желание завязать: на покой пора, да и стар ты уже для уголовщины. А сын, наверное, понимает тебя, поддерживает и содержит соответственно. Он не знает того, что, даже если б ты и захотел продолжить свою деятельность на ниве преступности, у тебя бы это не получилось, потому что весь уголовный мир в курсе того, что в зоне тебя «опустили» молодые, в сущности, пацаны. Никто из прежних и нынешних «авторитетов» не подаст тебе руки, хоть и был ты, как я говорил господину «важняку», – кивнул он на меня, – знатным вором. Теперь же, Хащ, ты никто. И знаешь это. И сидишь ты тут, змей, и злобой наливаешься немереной, все думаешь, как бы насолить своим дружкам, да еще так, чтобы и «бабки» поиметь. Короче, хочешь и рыбку съесть... и прочее. Ну? Что я сказал не так? Можешь меня поправить.
Хащенко смотрел на Грязнова с нескрываемой ненавистью.
Я же Славой просто восхищался.
– Ну? – повторил Грязнов. – Что не так? Если я и забыл что-то, то очень незначительное. Верно?
– Что тебе надо? – выдавил из себя Хащенко. – Что ты хочешь от меня?
Я смотрел на него и дивился, насколько может уголовное мышление лишить человека здравого смысла. Хащенко был уверен, что, если его сын узнает то, о чем тут говорил Грязнов, все связи, которые соединяют его с сыном, в тот же миг рухнут. Если бы такое произошло с любым другим человеком, сын, узнав о несчастье, посочувствовал бы горю отца, ужаснулся бы, поплакал, но ни в коем случае не отвернулся бы от него, не стал бы презирать. Но это у нормальных людей. А сын у Хаща, видимо, такой же подонок, как и сам отец. Поэтому Хащ и боится, что его прошлое станет известно сыну.
А Грязнов тем временем пожинал плоды своей в высшей степени удачной речи.
– Что я хочу? – спросил он. – Во-первых, услышать, вы ли, господин Хащенко, посылали по факсу ту самую, как вы сказали, маляву.
– Я.
– И кто же у нас грабит банки?
– Сами знаете, – мрачно сказал Хащенко. – Адвокат, кто же еще...
– А доказательства? – спросил Грязнов.
Хащенко молчал, глядя в одну точку.
И тут я впервые за весь разговор раскрыл рот. Грязнов, по-моему, даже вздрогнул от неожиданности.
– Между прочим, – сказал я Хащенко, – оцените нашу деликатность. Мы вполне могли бы провести операцию по вашему задержанию. Вы об этом не подумали? Ведь это очень просто. Вы взрослый человек и сами должны понимать такие вещи. Мы как бы идем на все ваши условия и в конце концов задерживаем вас. Подходящую статью мы бы вам организовали немедленно. А там, на зоне, с вашей славой «опущенного» вора вы ели бы только дырявой ложкой. А что делаем мы? Мы поступаем как добрые дяди- благотворители. Приезжаем к вам домой, уговариваем. Какого черта? Вы что думаете: нам время девать некуда?
Я не очень был доволен началом своей речи, но Слава посмотрел на меня с одобрением.
– А теперь подумайте, господин Хащенко, – предложил я, – много ли вы выиграете, если будете молчать. Как видите, протокола мы не ведем. Об этом факсе, – я кивнул на аппарат, – мы готовы забыть, как всегда забываем о подобных глупостях. И что же, господин Хащенко, мы просим от вас взамен? Всего лишь рассказать нам все, что вы знаете о человеке, который вам, как я понимаю, не слишком приятен. Всего-то.
Какое-то время Хащ молчал, словно обдумывая все «за» и «против».
– Я понимаю, – мягко сказал я ему, – от мысли, что можно на халяву заработать сто тысяч долларов, нелегко отказаться. Это не просто. Но придется. У вас ничего не получится – стоит ли увеличивать печали?
Когда Хащенко посмотрел на меня, взгляд его был довольно осмысленным.
– Что вы хотите знать? – спросил он.
– Все! – ответил Грязнов.
– Все, что вы знаете об Адвокате.
Хащенко кивнул.
– Хорошо, – сказал он.
В сущности, нового в рассказе Хащенко было мало. Что-то нам было известно и до него, кое-что оказалось новеньким. Но такого, что помогло бы нам сдвинуть следствие с места основательно, мы не услышали.
– Тебя подбросить до прокуратуры? – спросил меня Грязнов.
– Да уж, будь добр, – ответил я. – Свою машину я отпустил, пока тебя ждал.
– Что скажешь?
– О Хащенко? А что о нем говорить? Ничего интересного.
– Не скажи, – задумчиво проговорил Грязнов. – Есть кое-что достойное внимания. Тревожит он меня.
– И что это?
– Пока не знаю, – пожал Слава плечами. Но... зацепило что-то.
– Ну-ну, – сказал я.
Оперативно-следственная спецгруппа под кодовым названием «Пантера» работает на удивление легко и эффективно – тьфу-тьфу, чтобы не сглазить! Во всяком случае, все документы, архивные данные и прочие важные бумаги попадают ко мне на стол легко, без обычных проволочек и радуют меня своей полезной информацией.
Я корпел над этими бумагами, пытаясь обнаружить зацепку, которая помогла бы мне найти ответ на один важный вопрос, когда позвонил Грязнов. Был уже поздний вечер.
– Турецкий, – сказал я, подняв трубку.
– Должен сообщить тебе кое-что, – сказал Грязнов. – Помнишь, я говорил про Хащенко – зацепило меня, мол, что-то.
– Помню.
– Я все никак не мог определить точно, что же это такое. Я словно что-то знал, чувствовал, но не мог сформулировать...
– В общем, у тебя было предчувствие. Я помню: что-то тебя тревожило, – сказал я.
– Он мертв, Саша.
Я помолчал и после паузы спросил:
– Это дело рук Портнова?
Грязнов ответил:
– Вроде бы нет.
– Что еще за «вроде бы»? Курица либо несется, либо нет. Портнов или не Портнов?
– Это самоубийство, Саша.
– Ты уверен? – спросил я.
– Материалы я тебе пришлю, как только все будет готово. А пока могу только прочитать записку. Посмертную.
– Читай.
Грязнов прочитал мне в трубку:
– «Лешка, прости. Жизни не было у меня, нет и не будет. Я сам во всем виноват. Больше никто. Не повторяй моих ошибок.
– Кто обнаружил тело?
– Я, – ответил Грязнов.
– Что?!
– Я, – повторил он. – Он позвонил сюда, сказал, что его фамилия Хащенко и что Грязнов сразу возьмет трубку, когда узнает, что он звонит. Так и было, я взял. Он сказал мне, что по факту его смерти, он это
