– Ну да.
– А это удобно?
– Разумеется, вполне удобно. Не будете же вы всю ночь сидеть на кухне.
– Но...
– Не спорьте со мной, Любовь Григорьевна. У меня даже есть чистое постельное белье.
– Знаете, – сказала она, словно не понимала, что он действительно спешит. – Меня одно мучает: почему он никогда не говорил мне, что нуждается в деньгах? Он даже присылал мне половину своей пенсии.
– Он присылал вам деньги? – удивился Стас.
– Да, – ответила Люба. – Каждый месяц.
Потрясенный, Стас не знал, что и сказать.
– Знаете, Любовь Григорьевна, – сказал Стас. – Ваш отец был очень хорошим человеком. Я даже немного вам завидую.
– Он умер, – напомнила она ему.
– Да, – сказал он. – Он умер. Он умер, между прочим, защищая честь своей семьи. Вашу и свою. Это не была смерть в драке. Он погиб, если хотите, в бою.
Куда тебя несет, думал он, остановись. И тут же возразил себе: Маков достоин того, чтобы дочь гордилась им.
– Спасибо вам, Стас, – сказала Люба.
– Не за что. Пойдемте, я покажу, где вы будете спать. Поскольку я ухожу, можете спать на моей кровати. Или на диване.
– Лучше на диване, – сказала она.
Покинув Любу, Стас постучался к Ахмету. Сказав ему, что уходит, он попросил его не беспокоить дочь Макова.
– Какой – беспокоить? – разволновался Ахмет, тараща глаза. – Ты что – беспокоить! Зачем мне ее беспокоить? А?
– У меня вопрос к тебе, – понизив голос, сказал Стас. – У тебя знакомые есть в ритуальных конторах?
– Конечно! – тут же горячо ответил Ахмет. – А что это такое – ритуальные конторы?
Стас улыбнулся: ох уж этот Ахмет.
– Ты чего? – спросил Ахмет. – Чего тебе весело?
– Мне не весело, – сказал ему Стас. – Наоборот, я о печальном думаю. О похоронах Макова.
– Так я договорился уже! – вскинулся Ахмет. – Еще днем договорился!
– С кем? – не понял Стас.
– Как это – с кем? С похоронщиками! Деньги дал.
– Ты?
– Конечно. А кто же? Чтобы эта женщина деньги тратила?
– Мне надо было сказать, – упрекнул его Стас. – Хотя чего уж теперь...
– Там уже все готово, – сказал Ахмет. – Осталось только Макова привезти. Когда она скажет, сразу все сделаю.
Стасу пришлось остудить пыл соседа.
– Странный ты, Ахмет, – сказал он. – Не примет она от тебя помощи. Не сможет. Даже если поверит, что ты – от чистого сердца.
– Да? – расстроился Ахмет. – Точно, не возьмет она у меня деньги. – И вдруг радостно хлопнул себя по лбу: – Так у тебя возьмет!
Стас подумал, что ослышался. Хотя ничего уж такого в словах Ахмета не было. Денег у Любы наверняка в обрез, и у него, Стаса, тоже не то чтобы густо. А похоронить – это немалые расходы.
Но взять деньги у Ахмета и выдать их за свои он не мог.
Она все равно будет деньги предлагать, подумал он. Наверное, назанимала у всех, кто мог дать, на билет и похороны и целый год потом расплачиваться будет. Нет, нельзя ее вводить в такие расходы. Почему, в конце концов, Ахмету в этом не поучаствовать? Мало ли что несчастный случай. Раскаялся, переживаешь – это одно, но и помочь материально – нелишне.
Стас принял решение.
– Хорошо, Ахмет, – сказал он. – Давай сюда квитанции. Скажу ей, что я заплатил, так и быть. Только объясни, где все эти конторы находятся.
– Так одна контора всего. Одна, за мостом, знаешь?
– Как называется?
– Называется? – Ахмет задумался. – Сейчас, вот тут должно быть написано. – Он стал изучать квитанцию. – Так, называется – «Ритуал».
– Ну вот, – усмехнулся Стас, – а еще спрашивал, что такое ритуальные конторы. Темнишь, Ахмет. Значит, договорились. Я говорю, что сам все устроил. Из комнаты выходи только в туалет. А с деньгами мы с тобой произведем расчет позже. Все.
Ахмет возмущенно замахал руками:
– Какой расчет? Ты же выручаешь меня как друг, как сосед!
– Тихо, Ахмет, тихо.
– Я бы сейчас все, что у меня есть, отдал, чтобы того, что произошло, не было. Понимаешь?
Стас старался не смотреть на него. И правильно делал. Закрыв ладонями лицо, Ахмет плакал.
До Петровки, 38, было тридцать минут быстрой ходьбы, и Стас решил пройти это расстояние пешком. Там, в кабинете, был диван, на котором он изредка ночевал, когда идти домой не имело смысла.
Жалко Ахмета. Жалко Макова. Жалко Любу. Жалко Козлова Сергея. Грязнова жалко – когда только спит этот человек... Всех жалко. А что делать?
Вспомнился приятель-однокурсник. Он на все жизненные передряги и неприятности реагировал одинаково: пожимал плечами и произносил с неподражаемой интонацией: «А что делать?»
Говорили, что роман Чернышевского он тоже называл «А что делать?».
Месяц назад Стасу Аленичеву исполнилось тридцать два года. Работа в МУРе была единственным смыслом его жизни. То, что он будет работать именно здесь, он решил в одночасье, в самый трагический день своей жизни.
До выпускного вечера в школе оставалось совсем немного. Уже были сданы экзамены, куплен специально для этого случая черный костюм, и жизнь впереди казалась если не раем, то обязательно интересной и счастливой.
Но потанцевать с одноклассниками на их последнем школьном празднике Стасу не довелось. За два дня до этого его родители были убиты.
Об этом говорила вся Москва. Тогда, в начале восьмидесятых, убийства не были делом привычным. Это сейчас никого подобным зверством особенно не удивишь. А тогда бессмысленное жестокое убийство всколыхнуло всю столицу. Особенно много о нем говорилось в литературных кругах.
Отец Стаса, Сергей Аленичев, был известным поэтом. Мать работала в самом престижном издательстве редактором и тоже была популярна в литературных кругах. Это была уважаемая интеллигентная семья. Сергей Станиславович был красив, с густой седой шевелюрой и, если бы не его стойкая любовь к жене, мог бы стать покорителем многих женских сердец. В сущности, он их и покорял, но только лишь своим творчеством. На этом свете для него существовала только одна женщина – Людмила Алексеевна. Жена. Мать его сына.
Это была идеальная пара. Достаточно было взглянуть на них, чтобы понять, что любовь на этом свете есть и, перефразируя Жванецкого, хорошо себя чувствует.
Стас был гордостью этой семьи. Неизменный отличник, не получивший за десять лет обучения в школе ни одной четверки, золотой медалист, он собирался поступать на факультет журналистики МГУ. Ему нравилось быть в гуще жизни, ему нравилось жить. Родители гордились сыном точно так же, как сын гордился ими.
