– А я здесь при чем?! – еще больше удивился Хмуренко. – У вас что, дикторы перевелись, всех эпидемия скосила?
– Александр Сергеевич! Ну, неужели же вы не понимаете?! Вы же сами меня недавно уверяли, что следите за событиями. Все сегодня как будто свихнулись, на мою голову! Под каким соусом ни подай, все равно завтра наблюдательный совет сварит меня в моем собственном соку. А послезавтра вышибет коленом под зад. И вас заодно, и еще многих. Скопом, чтобы не возиться с каждым в отдельности.
Хмуренко пришел в себя, погрузился в кресло и заговорил спокойно:
– Вы считаете, Петр Витальевич, что меня выгонят вместе с вами? – Он усмехнулся. – Тут возможны варианты.
– Не надо тешить себя иллюзиями, Александр Сергеевич! Прицепят вас к моему паровозу.
– А что вы мне предлагаете? Принять удар на себя? Тогда меня действительно, без вариантов уже, прицепят к вашему паровозу. Если ему дадут зеленый свет.
– Нет. Нет, Александр Сергеевич. Психологию своих противников нужно понимать лучше! Вы же для них объект животной ненависти. Не важно, что вы скажете, – они вас заранее ненавидят. Поэтому из ваших уст они это примут как должное. Чего вам бояться? Семь бед – один ответ. Или вы все-таки боитесь?
– Это вы боитесь, Петр Витальевич. А я взвешиваю.
– Чего тут…
Хмуренко поднял руку вверх:
– Помолчите одну минуту! Хорошо, я озвучиваю сегодняшние новости. Мое условие: в течение следующих шести недель я веду девятичасовые новости по будням. Во вторник, скажем, или в среду, чтобы появляться на экране равномерно.
– Три недели! – быстро сказал Петр Витальевич.
– Не торгуйтесь, мы не на базаре. Пять.
– Включая нынешнюю!
– Да, черт с вами.
Петр Витальевич шумно вздохнул и расплылся в кресле. Пальцы у него дрожали, поймав взгляд Хмуренко, он спрятал руки под стол.
– Что у вас с лицом, Александр Сергеевич? – спросил он уже другим голосом.
– Коммунисты приложились.
– Правда?!
– Смотрите новости, я все расскажу. У меня же нет секретов от народа! – Хмуренко подмигнул позеленевшему вмиг Петру Витальевичу. – Я пошел гримироваться.
Турецкий. 7 апреля. 20.50
– Как служба? – иронически поинтересовалась Ирина Генриховна, едва Турецкий шагнул через порог.
– Костя, что ли, звонил? – заволновался он. – Когда? И почему домой, у меня же телефон в машине.
– Спроси лучше, сколько раз!
– Ну и сколько?
– А ты как думаешь?
– Не томи, говори давай! – разозлился Турецкий. – Я же не в бирюльки на работе играю! Раз Меркулов телефон обрывает, – значит, что-то важное.
– Начиная с четырех часов каждые пятнадцать минут. Ты делом Замятина занимаешься?
Турецкий на секунду опешил:
– С чего ты взяла?
– Дедукция. Ты с Грязновым в муровских подвалах коньяк употреблял, или поддерживал ведомственную традицию: весь вечер был игрушкой темных сил? – Ирина Генриховна принюхалась. – Понятно. Коньяком не пахнет.
– Что тебе понятно?! – Турецкий разозлился в этот раз не на шутку. – Говори сейчас же, чего Меркулов хотел! Замятин… Дедукция у нее!
– Меркулов хотел, чтобы ты ознакомился с последними событиями, например телевизор посмотрел и сразу ему перезвонил.
– Погоди, Ир, объясни, пожалуйста, что стряслось? – попросил он примирительным тоном. – Война с Австралией?
– И ты еще говоришь, что на работе не в бирюльки играешь! – Ирина Генриховна всплеснула руками. – А после работы?! Точнее – вместо! Иди включай телевизор, новости начинаются. – Она ушла на кухню, хлопнув за собой дверью.
Новости вел Хмуренко. Лоб у него был заклеен пластырем. Горит на работе, усмехнулся про себя Турецкий. Хмуренко потрогал пластырь и стал зачитывать краткую сводку событий дня.
'…Генеральный прокурор Замятин, временно отстраненный от своих обязанностей два дня назад, подает в отставку.
Президент отставку принимает. Теперь, согласно Конституции, ее должен утвердить Совет
