предложил помянуть свою Великую Контору. На столе появился тонко нарезанный лимон.
После второй рюмки за упокой души Анюты Игнатьевны, почившей супруги хозяина, Олег Анатольевич тяжелым двуручным мечом рубанул по существующей системе. Особенно досталось органам безопасности, не умеющим навести в стране должный порядок.
— Раньше вот как было? Если появились основания человека в чем-то заподозрить, значит, его уже отрабатывают по полной схеме, не жалея ни сил, ни людей. А сейчас что? Работают спустя рукава, топорно…
Старичка опять понесло. Голованову никак не удавалось перевести разговор на новорусский бизнес и на Минчева. Он уже собирался вежливо откланяться, видя, что ничего здесь не узнает, когда Олег Анатольевич вскинул вверх указательный палец и выдал:
— Вон соседа моего взяли в разработку — и что бы вы думали? — я их тут же и вычислил.
— Да ну?! — Голованов изобразил удивление журналиста, но в то же время просто вспотел от неожиданной удачи. Впрочем, удачи ли?
— Вот о чем надо писать, — продолжал охмелевший экс-чекист, — о том, что не осталось у нас больше настоящих органов. Разучились работать. А значит, нечисть всякая вольготно себя чувствует и порядка в стране никогда не будет!
От такого мрачного предсказания Голованову сделалось нехорошо, но пока старик не уснул (а он уже откровенно клевал носом), очень хотелось узнать подробности о Минчеве:
— Так что с соседом? Неужели прессовали в лучших традициях тридцатых годов?
— Да какой там! — Колядный встрепенулся. — Сейчас я вам кое-что покажу. Секундочку. — Он неуверенно прошлепал в гостиную.
Вернулся с победной улыбкой и пухлым потрепанным блокнотом.
— Вот! Вот смотрите! — Высушенная с крупными синими жилами рука постучала по блокноту.
— Что это? — Голованов приготовился к чему-то необычному.
В следующие полчаса он выслушал подробный отчет продолжавшего и на пенсии вести оперативную работу чекиста Колядного. Пухлый блокнот в полном смысле слова поразил. Но больше всего заинтересовали записи последних двух месяцев. Здесь кроме наблюдений, выводов и мелкого шпионажа за соседями имелась профессиональная стенография телефонных разговоров Минчева.
«Он что, „жучка“ ему втюхал?» — подумал Голованов, а вслух спросил:
— Как же это вам удалось?
Олег Анатольевич принял профессиональную стойку.
— Да вы читайте, читайте. — Он ткнул пальцем в отрывки, обведенные рамочкой.
Ровный почерк фиксировал следующее:
«2.05.
М. Мне нужен этот заказ любой ценой! Дай ему сколько запросит или застрели его, но этот заказ мне нужен.
N…
М. Свою долю получишь сполна.
7.05.
М. Я убью этого гада! Урою собственными руками! Что значит — ничего нельзя сделать? Он же клялся нам в любви до гроба.
N…
М. Ладно, завтра сам к нему поеду.
N…»
— А почему этот N все время молчит? — не удержался Голованов. N и три точки, N и три точки…
— Дальше читайте, — сурово потребовал раскачивающийся чекист.
«8.05.
У. Прием, прием, как слышно?
N…
У. Сейчас иду. У него тут в баре такие замолоди.
N…
У. Да ладно, он и не заметит.
10.05.
М. Я не могу сейчас говорить. Подъезжай сам знаешь куда.
N…
13.05.
М. Не по телефону. Встречаемся через полчаса.
N…
18.05.
М. Нет, не по телефону и не в офисе. Я за тобой заеду.
N…»
— Ну, все поняли? — Колядный отобрал блокнот и заботливо запер его в шкаф.
Голованову искренне захотелось сказать: «Родина вас не забудет», но он сдержался и лишь скромно поинтересовался:
— И как вам удалось такое раздобыть?
Все оказалось просто и банально. Олег Анатольевич провел его в свою спальню, примыкавшую, по всей видимости, к кабинету Минчева, и… свободно вынул из стены у кровати розетку. Нагнулся, приставил ухо и довольно щелкнул пальцами:
— Слышимость превосходная!
Теперь все стало на свои места. Пенсионер Колядный, имея массу свободного времени и большой опыт работы в органах госбезопасности, регулярно прослушивал соседа.
— Скажите, а «У» — это кто? — уточнил Голованов. — Там у вас за восьмое мая есть какой-то «У» вместо «М»…
— Значит, ничего вы так и не поняли, — укорил пенсионер. — «У» — это урод, подонок, позорящий честное имя работника органов! Восьмого мая он установил прослушивающую аппаратуру в квартире этого спекулянта, но, вместо того чтобы тихо, не привлекая внимания, исчезнуть, начал выпивать из чужого бара. И спекулянт ведь заметил, видно, что кто-то в квартире побывал перестал свои кровавые разборки по телефону планировать.
— Но с чего вы взяли, что установили прослушку? Может быть, это кто-то из знакомых Минчева просто развлекался, шутил по телефону?
— Ну, конечно! И в подъезде тоже кто-то шутя к проводам прицепился, я-то нашу аппаратуру хорошо знаю. Но самое-то главное: упустили же гада. Говорят, застрелился. А награбленное народное добро, а наши секреты?! Вот о чем нужно писать, о чем трубить… Заходите, молодой человек, почаще, я вам еще такого матерьяльчика подброшу!
Голованов в этом нисколько не сомневался. Спускаясь по лестнице, он все повторял: «Ну, дедуля, ну, дает!» И настойчиво пробивалась еще одна парадоксальная мысль: «Не истребить на Руси страсть к стукачеству. Она просто в крови. Но, может, оно и к лучшему?»
Оперуполномоченный Владимиров. 23 июня
Из прокуратуры Владимиров отправился прямо в Покровское-Глебово, но не потому, что Штур приказал, а в первую очередь потому, что сам хотел кое в чем разобраться.
Отчитываясь Штуру о проделанной работе, он не упомянул о том, что больше всего его смущало в
