подсунули паленую. Старушка тут жила. Все думали – одинокая. Старушку прибрали, а тут ее внучатая племянница появляется откуда-то. Начинает старушку разыскивать. Ваши ребята на нее и накатили. Да и вас, конечно, в известность поставили. Как же вам не заволноваться, Игорь Олегович, какой вы шалун, честное слово.
– Знаете что, – вдруг миролюбиво сказал Виноградов. – Я вот только что хотел вас вышвырнуть из дому, но теперь мне даже страшно вас на улицу выпускать. Вы на людей кидаться начнете.
– А вы все-таки вышвырните.
– А что, пожалуй, воспользуюсь вашим советом.
Виноградов шагнул к Гордееву, но схватил его не за шиворот, как полагается в таких случаях, а за горло.
Гордеев хотел отбиться, но руки почему-то не слушались. И ноги стали ватными. Только теперь он почувствовал, что к вкусу кофе во рту примешалась еще какая-то лекарственная гадость. Гордеев попытался хотя бы глубоко вздохнуть, но в горле что-то хрустнуло, в глазах запрыгали черные, все разрастающиеся точки, и он думал почему-то только об одном – не обмочиться бы.
Он знал, что, когда люди погибают от удушения, они позорнейшим образом разом справляют всю нужду. Почему-то даже собственная жизнь его сейчас волновала меньше позора.
Мир уже стал уходить куда-то вниз, уже Гордеев увидел себя под потолком, увидел, как Виноградов опускает чужое мертвое тело на пол и как внезапно распахивается дверь.
Дальше – тишина.
– Шекспир, – сказал чей-то очень знакомый голос.
Гордеев открыл глаза. Было еще не все видно. Но быстро становилось резким. Он глубоко вздохнул, закашлялся, и его вырвало, кажется, прямо на чьи-то поддерживающие руки.
А после этого вдруг все стало ясным.
«Опозорился-таки, – подумал Гордеев. – Опозорился перед самим Турецким».
– Ничего, бывает, – сказал тот, словно услышал мысли Гордеева. – Ну как, жить будем?
– Будем. – Гордеев сел. Тело била мелкая дрожь.
– Экий вы неугомонный, – сказал Турецкий, – а, Игорь Олегович?
Гордеев перевел взгляд и увидел прикованного наручниками к батарее парового отопления Виноградова.
– Не думал, что вы раньше меня догадаетесь, – признался Турецкий. – Как вас осенило-то?
– Долгая история. А вас?
– Да Кобрина-то убили. Жена, правда, убила, но ее заставили. Пригрозили, что дочку убьют. Испугалась. Истеричка.
– Ну вот теперь никаких вопросов, – блаженно улыбался расслабленный Гордеев.
– А «быть или не быть»?
– Что?
– Да вы все, когда в себя приходили, «быть или не быть» бормотали.
– Правда? – удивился Гордеев. – Значит, чуть не помер.
Из дома Гордеева выводили под руки, хотя он и сопротивлялся.
– Да пустите меня, – просил он, – я сам могу идти.
– Нет-нет, сейчас вас в больницу, вы что, шутите? – увещевал Турецкий.
Гордеева уже стали запихивать в «скорую», но он вдруг взбрыкнул и нетвердыми шагами пошел к старухе нищенке, которая наблюдала всю эту сцену.
– А, здравствуйте! – обрадовался Гордеев. – Вы снова в Москве?
– Слава Богу, – ответила старушка смиренно.
– А где вы живете? – в который уже раз повторил свой вопрос Гордеев.
– Да вот тут я и живу, – кивнула на дом, из которого как раз выводили Виноградова, старушка.
Гордеев взял ее за руку.
– А я вам денежек не дам, – сказал он. – Я вас лучше к внучатой племяннице отвезу. Вас ведь баба Зина зовут?
