– А мне кажется, до нормального рынка, ну или, как сейчас любят говорить, шведского капитализма, нам еще очень далеко. Сейчас модно говорить о нашем времени как о смутном, но, может, это и правильно. Как ни крути, смутное, или, мягче сказать, переходное. А что такое переход? Почти исход!
Лида говорила, увлекаясь. Видно было, что она не только хочет убедить Гордеева в серьезности своих рассуждений, но и в том, что она принадлежит к новому поколению, которое не только выбирает пепси, но и пытается сделать страну лучше, богаче.
– Да, Моисей водил народ сорок лет, а мы переходить будем, может, лет двадцать... Все ведь не так сложно. Недавно Егор Гайдар писал, что для нашего периода главная особенность – это отношения власти и собственности.
Гордеев слушал Лиду не то чтобы вполуха, но не переставал водить глазами по сторонам, оглядывая городскую панораму.
– При социализме власть и собственность были связаны. Так? – спросила его Лида.
– Еще как были связаны! – подтвердил Гордеев.
– В цивилизованном рынке власть и собственность четко разделены. Так?
– Лидочка, право слово, вы, уверен, очень старательная студентка. А сессия уже закончилась. А цивилизованный рынок – это второй мировой миф после мифа о коммунизме.
– Но все же! Там, при рынке, есть власть: она устанавливает правила. Согласны?
– В целом.
– Есть бизнес – он играет по этим правилам. Разве не так?
– Допустим.
– Ну, Юрий Петрович, вы что, скептик? Почему?
– Не знаю, – пожал Гордеев своими совсем не узкими плечами. – Наверное, я просто адвокат. И немного – религиозный мыслитель. «Нет счастья на земле...»
– Но на земле есть жизнь! Все же. И мы сейчас – все вместе – оказались на переходе из мира, где власть и собственность слиты, в мир, где они разведены.
Гордеев посмотрел на часы:
– Лидочка – (подумал, что это его обращение к рослой, современно одетой девушке довольно странно), – вы все правильно говорите, но я человек очень конкретный. Мне в этом, как вы его назвали, переходе сейчас назначено разобраться с делом вашего отца. Разберусь – можно и пофилософствовать...
– Эх! Да я потому и говорю об этом, что вижу: мы – папа, я, вы, Юрий, который нас вез, – все мы оказались в этой, ну, серой зоне, что ли... Понимаете, это даже не туман. Там свежо, иногда тепло, звуки какие-то мягкие, светотени... А это серая зона – власть и собственность уже вроде бы разделены, но пока на самом деле объединены, связаны тысячами нитей. Власть определяет для бизнеса разные правила, меняет их...
– Понимаю, – кивнул Гордеев. – Мне вспомнился рассказ одного старого писателя. Он сидел. Долго сидел. При Сталине. И однажды свела его судьба с уголовником-интеллектуалом. То есть этот сидел за какие-то экономические преступления. А о том, что такое «экономические преступления при социализме», можно написать трагифарс абсурда. Ну вот... Однажды разговорился уголовник-экономист с писателем и вдруг заявляет: «Если доживу до свободы, все, больше – ни-ни, никаких там махинаций-спекуляций и тому подобного». Писатель на экономиста с удивлением глядит, понять не может: вроде человек серьезный, а кается, будто не с таким же зеком говорит, а с кумом лагерным или с каким другим гражданином начальником.
Экономист понял недоумение писателя и поясняет свое чистосердечное раскаяние. «С большевиками невозможно работать, – говорит. – Нет твердых правил. Ну, представьте (они с писателем, как люди интеллигентные, были друг с другом на «вы»). Сели мы с вами играть в карты, в «очко». Играем. Я, к примеру, шулер. Передернул карты как следует, приготовился выигрывать, а вы в этот момент объявляете: «Играем не до двадцати одного, а до восемнадцати». Ну что ж, согласен. Приготовился я к новым правилам, а вы вновь: «Играем до двадцати трех!» Я опять перегруппировался, а вы... Нет, так играть невозможно! А работать и подавно!
Лида улыбнулась:
– Подходящая притча.
– Еще как! И злободне-е-евная! – кивнул Гордеев. – Если, как вы заметили, власть меняет правила для бизнеса, то бизнес начинает искать доверительных отношений с ней...
– Серая зона! – вздохнула Лида. – Добралась и до папы.
– Ну-ну! Не унывать! – Гордеев приобнял ее за плечи и увел в номер. – Здорово у нас вышло! На балконе обычно о любви говорят, серенады слушают, а мы за политэкономию посткоммунизма принялись!
– Настоящие русские люди!
– Поговорили, Булавинском полюбовались, а теперь пора бы и до вашего дома добраться. А затем приглашаю вас пообедать. Есть в городе своя фирменная кухня?
– Фирменная кухня у моей мамы, но это на той неделе... Можно, наверное, куда-нибудь пойти. Хотя...
Гордеев приложил палец к губам. Одно дело – вести в гостиничном номере общие разговоры о времени и о себе и совсем другое – строить планы на ближайшие часы.
Лида кивнула. Гордеев быстро переложил кое-что из портфеля в чемодан, а из чемодана – в портфель, подхватил Лидино заграничное чудовище, с которого предварительно содрал наконец бумажную упаковку, и они прошли в холл.
– Лифт только наверх, – безразлично сказала дежурная по этажу. Их должность устояла даже в экономических штормах эпохи. – Лестница там.
Пришлось идти по лестнице.
Вдруг они услышали цоканье каблуков, а между вторым и третьим этажом увидели поднимающуюся им навстречу девушку ростом под стать Лиде, в длинном, но открытом платье и в босоножках на высоченных шпильках.
– Лидуха! – воскликнула девушка. – Ты что это делаешь в наших краях?
– Танча?! – Лида удивилась, пожалуй, посильнее.
– Ага! На каникулы приехала?
– На каникулы. А...
– А я здесь работаю. Фирма наша два номера арендует на третьем этаже. Зайдешь? – Гордеева эта девушка, которая в его реестре женской красоты прошла бы по разряду «смазливых», казалось, не замечает. – Посидим-поболтаем, кофейку попьем, расскажешь, как там, в столице... – Она наконец посмотрела на господина адвоката – темные глаза, очи черные, внимательные. – С молодым человеком своим познакомишь.
– Это Юрий Петрович, – сказала Лида. – А это моя бывшая одноклассница Таня.
Гордеев и гостиничная дива обменялись пристальными взглядами.
– Сейчас нам некогда, – развела руками Лида. – Может, позже как-нибудь. Я ведь на все лето приехала.
– Телефон у тебя тот же? – спросила Таня-Танча.
– Тот же.
– А моим так и не поставили. – Разговорчивая девица, вероятно природная брюнетка, привычно, как видно играя, поправила свои роскошные волосы, умело выкрашенные в светло-русый цвет. – Так что пользуюсь мобильным, – прибавила она вроде не хвастаясь, но со значением.
– Значит, и сюда добралась цивилизация! – с наигранным восторгом произнес Гордеев.
– А то! – Владелица новейшего средства связи выставила из разлетающихся складок платья на ступеньку рядом с Гордеевым свою длинную загорелую ногу, гладкую, как отполированная.
– Ну до свидания, Таня! – Лида заторопилась вниз, Гордеев – следом.
– Пока.
– Это наша классная знаменитость, – объяснила Лида, когда они вышли из лестничной шахты в холл. – Таня Вершкова. Она в десятом классе участвовала в областном конкурсе красоты и заняла первое место.
