приобретена в районе метро «Академическая» большая квартира, где можно было в случае чего остановиться.
Сегодня Чванов летел за книгами, получив при этом строжайший наказ держать постоянную связь по телефону, — Леониду Александровичу претила даже сама мысль о том, что из-за него может пострадать посторонний, в общем-то, человек. В случае возникновения каких-либо сложных ситуаций Евгений Кириллович должен был выйти на босса при помощи кодированной связи через спутник. Слава Богу, Леонид Александрович мог себе позволить иметь защищенную от чужих ушей связь…
Сейчас он увидел, как Чванов, облаченный в безукоризненно светлый костюм, приблизился к бассейну. В правой руке референт держал дорожный коричневый «дипломат».
— Я отбываю, Леонид Александрович. О прибытии сообщу, как всегда, — доложил Евгений Кириллович. — Все остальное по факсу… по мере… гм достижения успеха… Я могу идти? Или у вас что- нибудь еще?
— Нет, это все. Значит, мы условились: на этот раз ты фактически занимаешься только двухтомником Вильсона. Все внимание, все усилия — на него. Я имею в виду двухтомную «Историю птиц Британии».
Чванов не выдержал, улыбнулся:
— Извините, Леонид Александрович, я прекрасно помню это название. Двухтомник с иллюстрациями Томаса Бьюика, верно? Полагаю, нам теперь не составит особой трудности раздобыть его. Тем более что я предварительно кое с кем связался, и уже имеются наметочки, так сказать…
— Ну что ж, Женя, — сказал, все так же лежа в бассейне Остроумов, тогда мне остается лишь пожелать тебе счастливого пути… Да, вот еще что: не забудь связаться с Екатериной Константиновной, передать ей от нас привет и… — Он воровато оглянулся по сторонам и, не заметив поблизости жены, заключил: — Пожалуй, пятидесяти тысяч ей на этот раз вполне хватит… По-моему, в прошлый раз она говорила, что собирается делать ремонт — так вот, пусть лучше купит себе квартиру. А если все же откажется и останется при своих — помоги ей найти для ремонта таких мастеров, чтобы отремонтировали по высшему европейскому классу, а не каких-нибудь алкашей-поденщиков…
«Разговариваю с человеком — как со слугой каким-нибудь, — подумал вдруг про себя Леонид Александрович. — Это все деньги, все они, сволочи… Или те гадские статьи? Точно, это из-за них я вроде как сам не свой стал. Просто надо взять себя в руки, и все! Если по любому такому случаю дергаться — совсем сбрендить недолго…»
— Если все, — я с вашего позволения пойду, — прервал его размышления голос Чванова.
— Да-да, конечно, — мягко сказал Леонид Александрович. — Еще раз удачной тебе поездки.
— Благодарю вас, босс, — с подчеркнутой учтивостью склонил голову Евгений Кириллович и медленно направился к своему красному «феррари».
«Кланяется, а у самого в голосе издевка, — подумал Леонид Александрович, выбираясь из бассейна и глядя, как „слуга“ усаживается в свою роскошную спортивную тачку. — Ну, даже если я и обошелся с ним как со слугой, живется ему очень даже неплохо. Похоже, ухитрился мужик накопить деньжат, пока у меня на службе состоит — ведь эта таратайка, что у него, она не меньше пятидесяти тысяч стоит…»
А уже через несколько секунд Леонид Александрович совсем уже забыл о референте и его «феррари». Потому что входил в свою птичью «оранжерею». Он всегда забывал обо всем на свете, стоило ему оказаться среди многоцветья и многозвучья его прекрасных маленьких друзей.
Сопровождаемый звонкоголосым гомоном и чудесными трелями, Леонид Александрович медленно двинулся по лабиринту коридоров и коридорчиков, где вместо стен были сплошные птичьи вольеры…
Глава 6
Российская столица встречала Чванова дождем. Сходя с трапа, Евгений Кириллович поморщился: вот все у них тут так, все не слава богу! Он уже отвык от российской изменчивой погоды. После солнечного Кипра дождь ассоциировался у него с грязью, ознобом, почему-то с назойливыми насекомыми. Чванов успел уже полюбить сухое тепло, легкий бриз, прилетающий со стороны моря, шорох южных деревьев, аромат южных цветов. А тут…
Евгений Кириллович, он же Алекс Петерсен, тот самый человек, которого с таким нетерпением ждал Игорь Альфредович Решетников, не торгуясь, подрядил такси и примерно через час был на месте, на Большой Грузинской. Мурлыча под нос: «Вернулся я на родину, шумят березки встречные», он вошел в просторный подъезд массивного дома старой постройки. Все, теперь он действительно был на родине: и обшарпанный, исписанный юными гражданами холл, и страшно скрипящий на ходу лифт, и выхваченная таксистом у него из пальцев зеленая сотня — взял и даже не подумал дать сдачи, — все, все свидетельствовало о том, что он достиг цели своего путешествия.
На шестом этаже он отпер обитую черным дерматином массивную дверь своей квартиры и шагнул внутрь. Горячие лучи вечернего летнего солнца, неудержимо пробиваясь сквозь легкие портьеры, освещали гостиную, не проветривавшуюся с его прошлого приезда. Он увидел золотистые пылинки, застывшие в воздухе, почувствовал запах застоявшегося воздуха. Подошел к окну, распахнул его настежь. В комнату тут же ворвалась свежая струя, несущая с собой запахи недавно прошедшего дождя.
За окном жила своей суетной жизнью московская улица, одним концом упиравшаяся в Тверскую, а другим — в Пресню. Каждый раз приезжая теперь в Москву и останавливаясь в квартире, некогда принадлежавшей его покойным родителям, Евгений Кириллович обязательно раздражался от вида родимой улицы, вернее, от того, во что ее превратили архитекторы перестроечных времен. Вообще, у Евгения Кирилловича был свой счет к перестройке. Ибо если к ее началу у него имелось все: положение, хорошая работа с окладом за триста и, главное — уважение всех, с кем ему приходилось иметь дело, то в самый ее апофеоз он остался ни с чем, и мало того — без всякой перспективы на будущее. До всех этих катаклизмов Евгения Кирилловича вела по жизни могучая цель: сделать карьеру, да такую, чтобы грела всю жизнь. Именно ради этой цели он проявил чудеса изворотливости и холуйства, прорываясь в МГИМО — а в этот элитный вуз брали далеко, ох далеко не всех! А потом, получив диплом экономиста-международника с отличием, он уже собирался идти вверх и дальше, ан не тут-то было! Недоучел специфики момента и силы конкуренции, совершил трагическую ошибку, решив в разгар борьбы с алкоголизмом отметить свой очередной день рождения. Чванов озлобился на весь белый свет. И особенно — на того самого «проверенного» друга, который, как впоследствии выяснилось, и стукнул на него, чтобы тут же занять его кресло…
Спустя полтора года министерство, на которое Евгений Кириллович некогда рассчитывал, как на стартовую площадку для своего взлета в заокеанские дали, слилось с другой конторой с длинным и неудобоваримым названием; эту, уже совершенно чуждую ему лавочку возглавили незнакомые ему люди, и дорога к благодатным кущам внешнеторгового рая оказалась для него закрытой намертво. Лавочка профункционировала еще несколько месяцев, чтобы тихо и незаметно превратиться в некое ЗАО, а после — в филиал весьма сомнительного банка, который как-то неожиданно вдруг лопнул и самоликвидировался, оставив после себя совсем уже какую-то темную организацию «без окон и дверей», как говаривал иногда про себя Евгений Кириллович, часто добираясь до новой работы мимо здания бывшего своего министерства.
А работал он — около двух унизительных лет — в небольшой воровской фирме, у каких-то лихих людей, которые, кажется, не то что института, но и школы не кончали, однако чувствовали себя много лучше, чем он, выпускник знаменитого МГИМО. Выпускник МГИМО был у них, что называется, на подхвате, хотя и числился заместителем главного бухгалтера, которому не нужны были ни его четыре иностранных языка, ни его почти готовая кандидатская диссертация. Им нужна была тройная бухгалтерия, и Евгений Кириллович вскоре ее освоил, и неплохо, надо сказать, освоил. Во всяком случае, его молодые бритоголовые хозяева решили повысить Евгению Кирилловичу зарплату. Аж на целых пятьдесят долларов! И так бы продолжалось, если бы однажды, проходя мимо бывшего родного здания, Евгений Кириллович не решил, повинуясь какому-то непонятному импульсу, заглянуть на это пепелище.
К его вящему удивлению, его впустили внутрь. И впустил не кто-нибудь, а человек, который знал его и которого прекрасно знал он сам, только совсем в ином качестве. Человек этот три года тому назад занимал
