выразить свою признательность. Вы, насколько мне известно, сотрудничаете, и довольно успешно, с газетой «Новая Россия», не так ли?
– Именно так, Геннадий Алексеевич. Мне приятно, что вы это знаете.
– Мне очень нравится ваша газета, ее направление, объективность оценок и отсутствие этой модной «желтоватости».
– Благодарю, я передам редактору ваше мнение. Ему тоже будет приятно.
– Так вот, я хотел предложить вашей газете взять у меня интервью в связи с известными вам событиями и публикацией в газете «Вашингтон пост». Как вам нравится такая мысль?
«Лично мне никак не нравится!»
– Разумеется, это было бы интересно, Геннадий Алексеевич. Может быть, стоит вам, или вашему помощнику, связаться с главным редактором и обговорить возможности такого интервью?
– А мне подумалось, уважаемый Александр Борисович, что было бы очень уместно, если бы идея такого интервью исходила именно от вас. Скажем, корреспондент задает острые и нелицеприятные вопросы, интервьюируемый испытывает некоторые затруднения, и тут ему как бы на помощь приходит старший следователь по особо важным делам Генеральной прокуратуры Александр Борисович Турецкий, который лично проводил принципиальное расследование и доказал… ну и так далее. Как вы посмотрите на такой вариант? Кстати, ваш молодой коллега еще не вернул кредитную карточку. Вы не возьмете на себя труд напомнить ему об этом? Заранее благодарю. Ну так каково будет ваше мнение?
– Я должен подумать…
– Очень хорошо! Я попрошу помощника соединить вас со мной в конце дня, вы, надеюсь, не против?
– Разумеется. Но нашу договоренность может нарушить одно важное обстоятельство. Дело в том, что генерал Коновалов хвастался, будто в его досье имеются материалы еще на ряд известных политических деятелей. Так вот, если теперь уже в «Нью-Йорк таймс» неожиданно появится новый скандальный материал, мне, вполне вероятно, придется снова вылететь в Вашингтон. В ЦРУ.
– Ну уж этот вопрос решить в наших силах. Я не думаю, что такая нужда может снова появиться. Да и компромат, я вам скажу, такая занятная вещь, которая кому-то открывает путь в большую политику, а кого-то и убирает с политической арены. Поэтому в подобных случаях я бы подходил выборочно. Ну, до вечера…
Турецкий открыл глаза и вслух произнес:
– Надо же присниться такой хренотени! Да чтоб я? Да ни в жисть! – и вспомнил анекдот.
Перекличка в тюрьме. «Иванов?» – 'Я'. – «Петров?» – 'Я'. – «Сидоров?» – «Здесь!» – «Что значит – здесь? А куда ты, падла, отсюда денешься?»
– Вот именно, куда ты денешься?
– Чего, дядь Саш?
– Ничего. Это я на старости лет стал сам с собой толковать…
– Подлетаем, дядь Саш.
– Лэдис энд джентлмэн!… Наш самолет прибывает в Вашингтон… Через несколько минут он произведет посадку в аэропорту… Температура за бортом – пятнадцать градусов тепла… Попрошу…
Живут же люди!
Он бродил по городу, стуча каблуками, и в такт стуку мысленно проговаривал строчки стихов, которые запомнил еще в ту пору, когда физики и лирики соревновались, и небезуспешно, в своем влиянии на общественное сознание масс:
Бывает сон реальный,
Проснешься – ну и ну!…
И вот лежишь печальный,
Уже поддавшись сну…
Соседа не обидел,
Начальство не побил,
А вот же сон увидел -
И свет уже не мил…
Ритмика стиха ловко ложилась в ритм шагов. Там, кажется, еще были и такие строчки:
Забросишь к черту дело,
Зайдешь в любой шалман.
Ты что, душа, хотела?
Так на тебе стакан!
Стакан, собственно, не проблема. Просто стыдно.
Командировка казалась пустой формальностью. Скучно было. И потому не хотелось никого видеть, ни с кем разговаривать. В первый раз в жизни роскошный город, где еще лето, когда на Родине зима, не вызывал желания радоваться и создавать для себя условия, в которых можешь искренно сознаться, как тот американец: каждый день, как последний… Нет, неверно, это как раз сказал наш, родной, русский. Американец выразился иначе: праздник, который всегда с тобой…
