– А с теми ребятками, что вам картинки доставили, что будем делать?
– Так ты ж сам их кликухи на бумажку мне записал, или забыл?
– Я таких вещей не забываю, Павел Антонович, – обиделся Ленечка. – В машине это было. Неделю назад.
– Ну вот видишь! Значит, так и действуй соответственно, – сощурил глаза Хозяин. – Не мне ж тебе напоминать… Как там про мавра-то? Слыхал, поди? Который сделал свое дело и теперь его можно удавить? Книги надо чаще читать, Ленечка…
После удачной операции по захвату заложницы, как ему было сказано, Воробьев с чувством исполненного долга отправился домой. Не терпелось уже продолжить забавные игры с Зинаидой, которая точно уже отоспалась и если не удрала в свое Софрино, то наверняка ждет его с нетерпением.
Не сильно проницательным, зато трезвым умом своим капитан, конечно, догадывался, что здоровенный и небритый, похожий на чеченца Костик, с которым Диме уже приходилось контачить, выполняя некоторые поручения Павла Антоновича, был прислан Хозяином потому, что тот после двух подряд проколов начинает терять доверие к Воробьеву с его напарником. Это плохо. Да и сейчас понадобился Дима всего лишь для того, чтобы показать девицу. Чтоб не получилось осечки и по ошибке не взяли не ту. Будучи человеком совсем не робкого десятка и умеющим приводить «просьбы», так сказать, Хозяина в исполнение не зажмуриваясь, под тяжелым и почему-то неприязненным взглядом Костика Дима все же чувствовал себя неуютно. Расспрашивать о чем-либо было не принято, а задание предельно простое: указать пальцем, чтоб потом не пришлось оправдываться – меня, мол, не поняли.
Пользуясь мобильной связью, Воробьев доложил Хозяину о том, как развивались события, и пока «родственнички» занимались переговорами с главврачом, сам Дима получил раскаленный штырь от Хозяина, санитар – литр водяры, а у въезда в клинику капитана встретил Костик, прибывший по экстренному поручению. Славная у этого очередного посланца Хозяина была машина: «Жигули» – семерка, сама бежевая, а левая дверца – голубая. Кинь на крышу мигалку и – на тебе, ментовка. Ловко придумали ребята, на ходу ведь и не отличить особо.
Самое скверное было то, что бабу сопровождали два мента. Одного-то капитан знал лично – начальник отделения угро. Близко к ним подходить было опасно, издалека же – не слышно, о чем у них там шел разговор. Неужели упустим? Воробьев понимал, что после этого какой-либо милости ждать от Хозяина не придется. Но неожиданно повезло: девица стала показывать рукой в сторону от метро, и Воробьев сообразил, что она собирается отправиться домой к этому Комарову. И решение созрело мгновенно: встретить ее на переходе, возле булочной, а уходить в сторону парка – движения там практически никакого, да и погони ждать неоткуда.
Все и было разыграно, как по нотам. Костик тормознул прямо перед носом девицы, ее кинули в машину и – поминай как звали. Умчались, издевательски подмигивая растерявшимся обывателям милицейской мигалкой.
Дима еще немного постоял среди них, послушал разговоры, понял, что никто ничего толком так и не запомнил, а все происшедшее охотно валят на чечню. Да на кого еще в такое насыщенное политикой время!…
Но дома его ждало разочарование. И более того. Опытным глазом он сразу отметил ряд несуразностей. Например, расположение мебели и белья, разбросанного на широкой тахте, где прошла сегодняшняя бурная ночь, указывало на то, что уход, если не бегство Зинки происходил в большой спешке. На кухонном столе лежала наспех нацарапанная шариковой авторучкой записка: «Дима, я словила кайф, увидимся – поговорим. Зина». Причем написана была на обороте той, что он ей оставил. И тон ее словно повторял его, но звучал издевательски. И почерк – корявый какой-то, обычно у медсестер почерк бывает нормальный, разборчивый, им же много записывать приходится. Да и слова такие она не говорила – «словила кайф». После такого не пришлось бы в доме ревизию наводить: все ли на месте. Нет, не должна, она ведь знает, в чьей квартире ночевала, а с ментами шутки плохи. Однако все-таки наглая она девка, хоть бы какой порядок после себя навела. Терпеть не мог свинарника Воробьев.
Он собрал постельное белье и отнес его в ванную, сунул в ящик, чтобы при случае отдать в прачечную. Потом взял веник – подмести с ковра у тахты крошки от печенья, которым ночью закусывала вино Зинаида. Шуранул под тахтой и, к своему полнейшему недоумению, выудил колготки. Сперва даже и не понял сути своей находки. Стал тупо рассматривать, потом сообразил, что держит в руках и вздрогнул: это как же, значит, она без них убежала? В такую погоду? Колготки были совершенно целыми, такими не разбрасываются. Особенно медсестры: доход не тот. Но о чем это говорит?
Воробьев поднялся с колен и еще раз осторожно обошел квартиру, внимательно разглядывая пол, стены. Никаких явных следов, указывающих на вторжение посторонних в его квартиру, не заметил. Но ведь это на его взгляд, а он – не криминалист. И вдруг странное подозрение закралось в голову. А с чего это вдруг Павел Антонович стал интересоваться, хороша ли девка да как она умеет? Новая мысль заставила его на таинственный побег Зинаиды взглянуть по-иному и осмотреть квартиру уже с этой точки зрения. И нашел.
Когда, взяв настольную лампу, он опустился на четвереньки в прихожей и стал изучать пол, подсвечивая сбоку, то без труда обнаружил два рубчатых следа большого размера, так, примерно, на сорок три – сорок четыре. Подобной обуви у Воробьева не могло быть, а из посторонних, за исключением женщин, в его доме давно уже никого не было. Женщинам же подобные следы принадлежать не могли. Каков же вывод? Самый примитивный – здесь кто-то был. Но кто? А может, какой-нибудь Зинкин хахаль наведался, пока его не было? Она вполне могла дождаться его ухода и позвонить: беги, мол, из той же клиники, пока хозяина нет, потрахаемся, а? Нет, она спала крепко, не притворялась. Ну а вдруг это тонко разыгранная комбинация? Санитар же звонил сюда! И он про них все знает, предупрежденный Зинкой! А ну как это он тут и был? Ножища-то здоровая… Нет, тогда Василий должен был бы показать чудеса ловкости: предъявлять для опознания труп, лакать водяру и драть медсестру одновременно, а так не бывает. Но кто же, кто?!
Про то, что она могла без колготок рвануть домой, он уже не думал. Хотя, с другой стороны, в похмельном состоянии можно и не такое учудить. Она могла, между прочим, не найдя колготок, уйти обратно в свою больницу. Ну да, там же у них процедурная, оборудованная лежаками, где дежурные врачи развлекаются с медсестричками. Есть же телефон, проверить в любом случае можно. Но это все уже вторичное: ноги-то чьи в прихожей?
На всякий случай позвонил в отделение, и там ему сказали, что Колобовская, такая фамилия была, оказывается, у Зины, как ушла после дежурства, так больше не возвращалась. Домашний адрес ее дать отказались. Где-то в Софрине, а где, один Бог знает. В кадры надо звонить. Но туда обращаться Воробьеву пока не было никакого резона. Достаточно того, что этот алкаш-санитар знает про него. И ничего хорошего тут нет.
Между тем совсем стемнело. Воробьев не знал, что предпринять. То есть твердо-то в настоящий момент он знал только одно: завтра с утра заступать на дежурство. Командир, конечно, хороший человек, но и он
