изнуренным и серьезным.
— Дик, вы когда-нибудь слышали об острове Тристан-да-Кунья? — спросил Ингрем.
— Кажется, слышал, сэр, но где он, боюсь сказать.
— Это британское владение в Южной Атлантике. Население — несколько сотен человек. У них есть правительственная радиостанция. Скажите отделу связи, пусть выяснят позывные и волну и свяжутся с ними. Доложите сразу же.
— Слушаюсь, сэр.
— И еще одно, Дик. Не давать наших позывных. Чтобы англичане не знали.
— Да, сэр.
Молодой дежурный офицер быстро вышел.
Ингрем снова задумался. «Леди Игрек» разоблачена благодаря Юджину Каллигану, этому наглому пресс-секретарю Белого дома. Хотя он и не обвинил прямо мисс Найгаард, но ясно дал понять, что подозревает ее в сотрудничестве с ЦРУ. Например, он заинтересовался, кто такой «Ник». А на следующий день секретарша Каллигана, Джилл Николс, внезапно съехала с квартиры Баттер Найгаард.
Каллиган почти наверняка сообщил президенту о своих подозрениях насчет мисс Найгаард, однако… Почему же Роудбуш молчит? Очень странно, что Пол Роудбуш, человек на редкость прямой, все эти три дня не вызывал к себе Ингрема. Ни для объяснения, ни для выговора, ни для окончательного разрыва, — не вызывал, и все!
Ингрем ждал этого вызова, заранее представлял себе сцену в кабинете президента и знал, что никакие оправдания ему не помогут.
Ни один человек, даже президент, не смирится с беспардонными действиями разведки, если он сам не варился в этом котле годами. Для того чтобы быть по-настоящему эффективной, разведка должна знать все, абсолютно все. Ей недостаточно общих данных. Разведка — самая дотошная из всех профессий, куда дотошнее юриспруденции, медицины и даже физики. Она приносит все на алтарь одного божества — информации, и любые человеческие отношения — родственные, дружеские, любовные — для нее лишь каналы для добывания жертв этому божеству. Ингрем видел перед собой надпись в холле на стене, мимо которой он проходил каждое утро и каждый вечер: «И ты узнаешь правду, и правда сделает тебя свободным». Правда была Бог, и алтарем его была абсолютная, полная информация. И ради нее, Ингрем это знал, он пожертвует всем и всеми, даже собственной женой, если понадобится.
Разумеется, президент Роудбуш не поймет и не примет этой фанатичной одержимости разведки. Роудбуш расценит поведение «леди Игрек» как подлое шпионство в своем собственном доме. Он не поймет, что эти методы немногим отличаются от операций ЦРУ на Даунинг-стрит, в Ватикане или в Москве. К тому же ему неизвестно, что Артур Ингрем совершенно случайно обнаружил этот источник информации из Белого дома. Дело чистого случая. Задача «леди Игрек» ограничивалась сбором сведений от писателей и художников, приезжающих и уезжающих по приглашениям Обменного фонда Поощрения, пока по счастливой случайности в одной с ней квартире не поселилась мисс Николс. Баттер Найгаард была добросовестной и толковой доносчицей. Она сообщала лишь об интересном и важном, отсеивая чепуху.
Вот так вот действует разведка, господин президент, подумал Ингрем. Это не мерзость и не преступная слежка, а своего рода… искусство… Но как объяснить Роудбушу? Нет, он не поймет. Пол Роудбуш не тот человек.
А что делать со Стивеном Гриром? До сих пор Ингрем не знал ничего определенного. Запрет президента заставил его отказаться от расследования этого дела через обычные каналы ЦРУ. Ингрем осмелился доверить следствие только Джону, своему лучшему агенту в Южной Америке. Но даже лучший агент очень мало мог сделать, не снабжай его информацией управление. Через мисс Найгаард Ингрем знал, что доктор Любин исчез из Балтимора после того, как целый год регулярно встречался с Гриром в квартире на Р-стрит. Теперь об этом заговорила уже вся печать. Ингрем также знал, что Роудбуш скрывает от своих приближенных донесения ФБР и что его собственный пресс-секретарь Юджин Каллиган грозился уйти в отставку, однако по договоренности с президентом остался на десять дней. Ингрем посмотрел в свой настольный календарь — теперь осталось пять. Что все это значит?
Ингрем вспомнил, что именно это побудило его отправить мисс Найгаард вместе с сенатором Моффатом в Луизвилл, чтобы снабдить Хиллари Калпа нужными сведениями для его выступления по телевидению. Президент Роудбуш зашел слишком далеко, пытаясь сохранить дело Грира в тайне. И если Калп станет обвинять президента США в двуличности, ему понадобятся неопровержимые факты. Ингрем считал, — и Моффат с ним согласился, — что телефон для этого не подходит. Лучше, если Баттер сама сообщит все Калпу с глазу на глаз, тогда не будет ни ошибок, ни недоразумений, ни недомолвок. И все бы обошлось прекрасно, подумал Ингрем, если бы не этот Каллиган…
В дверь тихонько постучали. Вошел молодой дежурный офицер.
— Радио Тристана не отвечает, сэр. Отдел связи считает, что у них нет круглосуточного дежурства. Конечно, мы можем попробовать через южноафриканскую станцию… Мне сказали, у Кейптауна ежедневная связь с Тристаном-да-Кунья.
— Нет, — Ингрем покачал головой. — Может быть, завтра… И еще одно, Дик. Вашему сменщику необязательно знать об этом.
— А в журнале сделать запись?
— Нет. И это необязательно.
— Слушаюсь, сэр.
Когда дежурный офицер ушел, Ингрем несколько минут посидел, собираясь с мыслями, затем набрал номер домашнего телефона сенатора Моффата. Полчаса спустя Моффат вошел в его кабинет. Розовое, как всегда, лицо его было без морщинки, и костюм сидел на нем, как перчатка на руке.
— Вечерами становится прохладно, — сказал он после обычных приветствий. — Я бы не прочь выпить.
— Как обычно? — спросил Ингрем. Моффат кивнул, Ингрем подошел к столику вишневого дерева с мраморной доской и налил два стакана виски с содовой. Стакан с более темной смесью он протянул Моффату. Оба уселись в глубокие кресла лицом к широкому окну, за которым виднелись лесистые холмы, а вдалеке — огни Вашингтона. Весь кабинет был погружен в полумрак — горела только настольная лампа.
— От Роудбуша до сих пор ничего? — спросил Моффат.
— Ни слова, — ответил Ингрем. — И я не знаю, чем это объяснить.
— А мне кажется, все достаточно ясно, — сказал Моффат. — Потребуй он у вас отчета за деятельность мисс Найгаард, он тем самым признал бы, что вы нанесли ему оскорбление. А с этим нельзя было бы мириться. Ему пришлось бы вас выгнать. На данном же этапе предвыборной кампании он не может себе этого позволить. Пол Роудбуш знает: вы слишком популярны в конгрессе, да и во всей стране.
— Но это молчание вовсе не в его характере, — настаивал Ингрем.
А что в характере Артура Ингрема? — подумал Моффат. Он знал директора ЦРУ многие годы, но только недавно понял, как он фанатично предан своему ведомству. Он готов был на все в этом запутанном деле Грира, даже на то, чтобы мисс Найгаард сопровождала Моффата в Луизвилл и сама пересказала свои сплетни Хиллари Калпу. Что руководило Артуром Ингремом? Какие скрытые побуждения? Ревность к ФБР, которому единолично доверили разбираться с Гриром? Неприязнь к Роудбушу? Или просто шпиономания?
По правилам политической игры Моффат мог делать что угодно, — начиная от рыцарского вызова и кончая ножом в спину из-за угла, — лишь бы угробить Пола Роудбуша. Такая уж это была игра. Но Ингрем! Он ведь был шефом государственной разведки, членом президентского комитета безопасности, украшением тесного круга Белого дома.
— Как насчет речи Калпа? — спросил Ингрем.
Моффат не ответил: он все еще думал об этом человеке. Стэнли Уолкотт тайно пообещал Ингрему оставить его директором ЦРУ, если он, Уолкотт, станет президентом. Но как поведет себя Ингрем потом, с новым президентом, Стэнли Уолкоттом, если он уже сейчас готов предать нынешнего президента, Пола Роудбуша? Теперь уже Моффат засомневался, был ли он прав, когда просил Уолкотта обещать Ингрему эту должность. Единожды предавши, не предашь ли снова, Ингрем?
— Я говорю о речи Калпа, Оуэн, — повторил Ингрем.
