Никитайская Наталия
Солнце по утрам
Тебе, конечно же, не понравится первый вариант начала. Ты сочтешь его несколько нескромным. Ты вообще большой скромник. Хорошо, с оглядкой на тебя я напишу по-другому. Но сохраню место действия. Итак, на сцене ванная, ты под душем, только я не буду стоять тут же, расчесывая перед зеркалом еще не просохшие волосы, а поведу разговор из кухни, и ты якобы не все будешь слышать из-за шума воды. Замечу, настроение у нас прекрасное — так и было, — и если пробегает иногда тень моей обиды, то пробежки ее так стремительны, что ты их не замечаешь.
Немного о тебе: ты выдающийся биолог со всякими степенями и званиями. До сих пор для меня загадка, как ты их добился их при своей великолепной стеснительности. тебе тридцать пять. Женщин знал мало. И если любил их, то как-то вяло. А женщины тебя любили. Ты красивый. Сдержанный. Умный. Вот разве что суховатый немного. главное в тебе — трудолюбие. В этом смысле ты побиваешь всех. Если бы среди биологов, как и у футболистов, велся подсчет точно забитых идей, то ты сверкал бы ярче Пеле.
Впрочем, ты и сверкаешь.
Теперь я. Мне тридцать. Я разведена. Живу с сыном в однокомнатной квартире. Работаю на небольшом заводе в юротделе. Весь отдел три человека: Марья — начальница, Борис Петрович — юрист и я — на оформлении документов… Образование у меня среднее техническое. По вечерам я занимаюсь сыном. А когда ухожу к тебе, сын остается с соседкой по площадке, милой пожилой женщиной.
Да, совсем забыла сказать: тебя зовут Евгений, меня Ольга. Мой сын Юрка, по прозвищу Ученый.
Все ли я рассказала? Нет, не все. Непонятно, как мы познакомились. А проще простого. Тебя культсектор нашего заводского комитета пригласил рассказать о влиянии загрязнения окружающей среды на человеческий организм. Ты приехал, от оплаты отказался. Рабочие это одобрили. Одобрили они и твой рассказ. Сейчас принято говорить доступно. Но ты говорил еще и увлеченно-образно. Ты был отчетлив. И так отчетливо я вижу тебя между столом президиума и обшарпанной трибуной. И ты говоришь не в микрофон. И так часто смотришь на меня, что я, кажется, сквозь землю провалилась бы от счастья. Короче, я влюбилась в тебя с первого взгляда. И осталась, якобы задать вопрос. И ты — господи! как я понимаю теперь, чего тебе это стоило! — предложил мне объяснить все по дороге до моего дома. Это было всего четыре года назад.
Я сама в тот вечер тебя поцеловала. И ты так припал ко мне, что на секунду я даже ощутила свое превосходство. Но я еще не знала тебя. И не думала, что ты, перебрав в уме весь этот вечер, посчитаешь меня легкомысленной. Тогда ты еще не оценил моей влюбленности и порыва. Но тот порыв, который свалился на тебя, ты оценил сразу. А после первой нашей ночи — как же долго пришлось мне ждать ее! — стало ясно: нам друг без друга никак.
Тут пора остановиться. Всего, что было у нас за четыре года, не пересказать, да и по сюжету этого не требуется.
Вернемся к разговору, который Происходит, пока ты под душем, а я как будто готовлю для нас ужин.
— Где сметана? Неужели ты опять поставил сметану в морозилку?
— Чего?
— Сметану, говорю, ты опять заморозил!
— Не придирайся! Это мелочи по сравнению с твоими туфлями!
Это о том, что я купила в магазине отличную пару туфель, только обе туфли были на одну ногу.
— Верно сказано: два сапога пара, — нaмекаю я на то, что пора бы и пожениться.
Ты не слышишь ни слов, ни интонации.
Не слышишь. Наверное, замотал голову полотенцем.
Точно. Выходишь закутанный, лицо влажное, сияющее.
— Ну, какую отраву ты мне сегодня приготовила?
Ты любишь поесть, и я стараюсь вовсю, чтобы тебе угодить.
— Нет, ничего, ничего, вкусно…
— Понравилось? В кои-то веки угодила…
Ты взглядываешь на меня, отрывая глаза от тарелки, быстро и преданно.
— Останешься ночевать?
— Нет. Обещала Ученому начертить график дежурства его звездочки.
— Командир?
— А я тебе не говорила? Радовался вчера весь вечер.
— Радостный ребенок.
— Приносит мне радость.
— Я к нему тоже привязан.
— Только видишь редко.
— Ну, Оля…
— Молчу, молчу.
Ты подходишь. И обнимаешь меня за плечи. От ласки я глупею и иду напролом:
— Женя, давай поженимся.
— Женщина, Оля, — говоришь ты, радостно усмехаясь, — должна ждать, когда ее позовут замуж. Не выполняй мужских функций.
— Насчет функций ты все знаешь лучше меня. А я вовсе и не делаю тебе предложения, а уговариваю тебя сделать его мне.
— Ага! А ты подумаешь и откажешься! — выдвигаешь ты предположение настолько нелепое, что мы оба смеемся.
Ты знаешь, как я люблю твои шутки. Каждая новая встреча прибавляла к нашим отношениям раскованности и тепла. И один из признаков того и другого — твой юмор.
Но наши встречи, особенно в последнее время, будили не только хорошее. Вернее, вся жизнь — моя во всяком случае — делилась на периоды: мы вместе и мы врозь.
И так как первые были гораздо реже вторых, а вторые опять-таки для меня — означали горькое одиночество, а моя эмоциональная натура горечь эту умела как-то преувеличенно переживать, а когда мы были вместе, я не позволяла себе выплескивать отрицательные эмоции, считая, что слезы и упреки оттолкнут тебя, — то и умноженного с годами тепла мне все-таки не хватало для душевного спокойствия.
И поэтому сегодня мне захотелось получить ответ.
— Ну, а все-таки?
— Оля! Олешек! Не гожусь я в мужья — не созрел еще, видимо…
— Созреешь — скажешь… — Мне было обидно.
— Скажу. И учти, если это случится, то только тебе, и тебе первой…
Ты всегда чувствовал, что настала пора погладить по головке. Я приняла жест.
— Не обманывай. Одной женщине ты уже сделал предложение, для нее ты уже созрел.
— Вот как? Кто же она?
— У нее звучное имя. Она кровожадна и точна. Неуловима и прекрасна. Она — вамп. Она — неженка. И ее ты любишь больше всех!
— Да кто же это? От такой я бы, конечно, не отказался!
— Ее имя Биология! И я ревную тебя к этой косой красотке.
— Почему это косой?
— Один глаз ее не насмотрится на точные науки, другой подмигивает гуманитарщине, а интересуют ее
