самовластное, а просто стечение более или менее неблагоприятных обстоятельств, которые, наперекор нашей воле, толкают нас не в ту сторону, куда летят наши радужные надежды, где живет наше беззаботное счастье. О, если бы мы могли распоряжаться этими обстоятельствами по своему произволу, тогда наша жизнь была бы раем, тогда бы ее строй совершенно изменился и не надрывал бы нашего сердца своим безобразием, пошлостию и бессмыслием! Есть счастливцы, которым счастье само дается в руки; я не принадлежу к их числу. Вы говорите, что я должен быть доволен, потому что одарен, и проч., и проч. Пожалуйста, без комплиментов! Язык друга должен быть прям и чистосердечен. Если действительно я не так глуп, как дурачок Емеля, то жизнь, которая удовлетворяет его, не может удовлетворить меня. Кажется, это очень ясно. В письме Вашем привело меня в недоумение следующее выражение: 'Чтобы эта галиматья не валялась в Вашем магазине, сожгите ее'... Нечего сказать, достаточное доверие к моему уму и чувству такта! Правда, я однажды сжег письма дорогих мне лиц, но Вы, наверное, не осудили бы меня, если бы узнали причину этого истребления. Очевидно, что Вы еще слишком мало меня знаете, если предполагаете, что письмо Ваше может валяться... Бог с Вами!.. Что касается меня, я чувствую истинное наслаждение в эту минуту при мысли, что веду с Вами заочную беседу, и уж никак не думаю, что письмо мое будет валяться где-нибудь в Вашем доме, например в передней, под ногами горничной и тому подобное... Кстати о письмах.-Разве я не могу писать Вам по почте? Перемолвиться cловом только при оказии - это просто несносно! Нужно Вам сказать, что письма, получаемые на мое имя, все без исключения распечатываются мною самим; в случае же моего отъезда хранятся неприкосновенными в моей конторке. Если можно, тогда сообщите подробный адрес, если нет, да будет так, как угодно судьбе (употребляю это слово не без намерения). Я не помню такого тихого, такого благодатного вечера, каким обязан я Вашим милым строкам. (Теперь 10 часов.) Представьте: передо мною лежит Ваше письмо, с правой стороны остывает стакан чая, в глубине комнаты полумрак, и в этом полумраке, мне кажется, я узнаю знакомый улыбающийся образ... Аи! аи!., заговорился...
Всею душою преданный Вам
Ив. Никитин.
P. S. (Поутру.) Не могу утерпеть, чтобы еще не написать Вам несколько строк. Пожалуйста, отвечайте с почтою. Этот городишко, в котором я живу, до того мне скучен и до того мне надоел, что я рад бы из него убежать на край света. Но ради бога, пишите без пышных фраз и без намеков. В Вас и во мне достаточно, кажется, ума, чтобы нам понять друг друга, даже если бы нам вздумалось маскироваться. Помните: вся прелесть в простоте и правде. Будьте здоровы и веселы...
76. Н. А. МАТВЕЕВОЙ
Воронеж. 1861 г. 17 февраля.
Наконец что же это такое? Ведь это просто нестерпимо... Вы за перо, к Вам гости... Честное слово, я произведу скандал, да, скандал! тем более что в настоящее время скандалы в ходу, даже в литературе, представительнице, как говорят, всего благородного. Итак, когда Вы возьметесь за перо и когда в эту минуту явятся к Вам непрошеные гости, - я (замечайте, какое у меня горячее воображение: мне кажется, что моя особа присутствует теперь в с. Высоком), я спокойно затворю дверь Вашей комнаты и крикну во весь голос: 'Не принимают!' Пусть себе они сплетничают потом на мой счет, я все-таки останусь в выигрыше, потому что услышу несколько лишних, дорогих моему сердцу слов из Ваших милых уст; все прочее имеет для меня цену прошлогоднего снега. Впрочем, и мои письма походят на какие-то бессвязные отрывки, что происходит от того, что меня ежеминутно, так сказать, тормошат. Например, хоть бы теперь. 'Но согласитесь однако ж, говорит мне мой знакомый, господин с крашеными волосами и поддельным зубом (последним он обязан г-ну Wahen-heym, который называет себя celebre dentiste 1, чему я верю), согласитесь, что если Пушкин замечателен, как художник, то Гоголь еще более замечателен как социалист, не правда ли?' '1 р. 50 коп. сер.', - отвечаю я, оборачивая голову направо. Поддельный зуб смотрит на меня с удивлением, не понимая, что общего между 1 руб. 50 к. и Гоголем, а мне это очень понятно: я назначаю цену китайской туши, - вот и вся история бестолковщины. В это же самое время суют мне в руку записку, заключающуюся в следующем: 'M-er! Nikitin, (пожалуйста, заметьте: после М-er знак восклицания, после Nikitin - запятая) donnez-moi quelque ouvrage de Paul de Kok 2, - я не люблю серьзных'... и так далее.... Вот тут и угоди каждому! Но довольно. Даже я начинаю заражаться смесью французского с нижегородским...
У нас чуть-чуть не весна: небо такое безоблачное, такое голубое; в окно заглядывает веселое солнце, которому я рад, как муха, всю зиму проспавшая мертвым сном и теперь начинающая понемногу оживать и расправлять свои помятые крылья... А когда же придет в самом деле теплая, зеленая, благоухающая весна, с ее синими ночами, мерцающими звездами и с соловьиными песнями? Ах, если бы она поскорей пришла! Но ведь у Вас нет сада, - слышите ли Вы меня? у Вас сада нет! Счастливцы Домб-ровские 3, я им завидую: у них и тенистый сад, и пруд, и прочие блага... Ну-с, хорошо. А если я приеду весною в Ваш край, - как тогда и что тогда? От имения Домбров-ских до Вашего 20 верст; такое пространство неудобно обратить в место прогулки, на котором было бы отрадно встретиться с знакомым (эпитет я хотел поставить здесь другой, да уж так и быть, если он подвернулся) человеком; следовательно, мне останется приехать к Вам с утренним визитом, пожать Вашу ручку, при первой встрече, потом на прощанье - и засим отправиться в наш богоспасаемый град... Помилуйте! Ведь это из рук вон! О подобной... гм... гм... как бы это поточнее выразиться?.. просто о подобной штуке я не хочу и думать, но только говорить.
В среду на нашей сцене шел 'Гамлет'. Можете себе представить, что из него сделали! Какой-то Горев вздумал, вероятно, удивить воронежскую публику - и удивил! Впрочем, семинаристы, обитатели поднебесного райка, остались довольны, ну, а на всех угодить трудно - дело понятное... Мой адрес по почте: Ив. Сав. Н. в книжный магазин; больше ничего. Повторяю: все получаемые на мое имя письма остаются неприкосновенными, где бы я ни был. Пишите!
Прочитав это письмо, я мгновенно подумал: какие мы с Вами дети; не так ли? Напишем друг другу по нескольку строк и воображаем, что это для нас как бы праздник! Для меня действительно праздник, тем более что в последние дни я порядочно поболел, стало быть,поскучал и прочее... Если Вы приедете в Воронеж, не знаю, как у меня достанет смелости Вам показаться: сух, как гриб, тонок, как спичка, - короче: гадок до последней степени. Впрочем, об этом после.
У меня к Вам просьба: ради Христа, избавьте меня от громких выражений в своих письмах: они режут мой слух, точно так же как режет глаза прописная буква, употребляемая Вами при слове: Вы. Я пишу прописную потому, что уважаю в лице Вашем женщину, ну, а для меня-то эти прописные... Ах, господи! что это за Русь! одолели нас 10 000 китайских церемоний! До свидания! больше писать негде. Не браните же меня за откровенность.
Всею душою преданный Вам
Н.
P. S. Истории Испании и Португалии нет. Об Испании лучше посылаемой Вам мною книги я не знаю.
77. Н. А. МАТВЕЕВОЙ
Воронеж. 1861 г., 25 февраля.
Верно, так угодно судьбе, что письма наши не совсем чужды обличительного характера: то Вы сделаете мне замечание, то я с застенчивою робостию предлагаю Вам вопросы: это зачем? это для чего? А ведь я прав. Говорю это не под влиянием эгоистического чувства (по крайней мере в эту минуту), а по бескорыстному и беспристрастному убеждению в действительности моей правоты. Hys зачем, напр., Вы написали эти строки: 'Не надоели ли уже Вам мои послания?' Каким образом при Вашем уме сорвались с Ваших уст такие слова?.. Более я не скажу ничего, для того, чтобы вопрос мой заставил Вас несколько подумать... Но как Вы умны! Ваше последнее письмо - просто прелесть, наслаждение. Клянусь богом, - говорю правду! Только это наслаждение раздражает мои нервы, - вот что дурно! Мне мало нескольких строк, брошенных на бумагу, мне нужен бы теперь длинный, длинный устный разговор. А когда сбудется мое желание - бог весть... Я так редко с Вами встречаюсь, так мало*говорю, а если говорю, то такими общими местами, благодаря обстановке, окружающей наши встречи, что от одного воспоминания о них на щеках моих выступает краска стыда, что, надобно заметить, случается со мною не очень часто. Пожалуйста, пишите больше, как можно больше, о чем хотите, о чем бы то ни было: что Вы ни напишете - все выйдет хорошо и все будет для меня дорого. Мне иногда поневоле приходится писать мало, как, напр., теперь, когда я пишу в магазине, положим, в особой комнате, но от этого мне мало легче, потому что меня отрывают от пера ежеминутно. Звон колокольчика окончательно меня бесит; кажется, я сделаюсь больным от его неумолкаемых, не дающих мне покоя, пронзительных звуков... Представьте, у меня теперь 200 человек подписчиков на чтение. Несмотря на г-на В. С., печатавшего в 'Развлечении' 1, что 'магазин Никитина-поэта' и проч. и проч., несмотря на его чахоточное усилие блеснуть базарным остроумием, с целью уронить во мнении местной публики репутацию моего магазина, он, как видите, назло его беззубых завистников, цветет и крепнет. Mais voila assez! 2 Перейдемте к другому. Вы говорите, что весною мне следует приезжать не к Д [омбровским], а прямо к Вам. Ах, как бы это было хорошо! До какой усталости мы набегались бы с Вами в саду? а потом музыка, песни... окна раззолочены вечернею зарею; Вы разливаете чай, сидя за столом, я
