невидимая.
Человек поднялся, затравленно обвел глазами каменные стены. Мы молча наблюдали, как он опустил голову, обречено пошел дальше. Каменные скамьи загораживали ему путь, но он упрямо карабкался, наконец скрылся из глаз.
- Это был Овеществитель! - сказал Петр потрясенно.
- Такой обыкновенный? - ахнул я. - Не может быть...
- Но ты же видел!
- Как же он может... такой... такой...
- Не знаю, - ответил Петр угрюмо.
Мы понеслись на арену. Я поскальзывался, камни выглядели иными, одни выросли, другие исчезли вовсе.
- В нем нет ничего необыкновенного, - крикнул я Петру в спину.
- Зато мощь его необычайна, - отозвался он свирепо. Он оступился, мелькнула над землей разодранная в кровь лодыжка, но Петр не останавливался, лишь на миг повернул на бегу лицо, где презрение боролось с отчаянием, - как несправедливо: быть наделенным такой странной мощью, и так бездарно ею пользоваться!
Под левой стеной растерянно топтались люди, человек десять. До появления Овеществителя их здесь не было. Они растерянно озирались, все больше и больше пугались, пронзительно вскрикнула одна из женщин, в страхе завизжала еще одна.
- Овеществитель! - яростно сказал Петр. - Это ничтожество сотворило их походя, вряд ли заметив факт творения...
- Невероятно, - прошептал я.
Мы подошли, замедляя шаг, к людям.
- Не пугайтесь, - сказал Петр быстро и громко. - Мы здесь живем, все правильно. Мир таков, какой есть. Все вы займете в нем свои места.
На площадь ворвались с воем универсальные машины. Ремонтники прыгали на ходу, нелепые и страшные в скафандрах защиты и противорадиационных масках. Среди новосотворенных женщины завизжали еще громче.
Арену мигом окружили, меня с Петром грубо выпихнули. Примчались машины с учеными. Техники в синих халатах быстро растыкали везде приборы, где только ступала нога Овеществителя. Новосотворенных людей сразу же увезли в центр обучения.
Мы с Петром затаились за цепью солдат, жадно смотрели как техники исследуют изменения, а ремонтники спешно устраняют последствия флюктуации. Вон там две башни непонятным образом слились в одну, а плиты под нами, знакомые с детства, почему-то спеклись в серую однородную массу...
Мир подчиняется простым и строгим законам. Правда, не все законы сформулированы, не все закономерности открыты, но - они есть! И только один лишь Овеществитель вне всяких законов.
Я бросил машину у подъезда, игнорируя знак запрета, взбежал по лестнице. Мария жила в старом доме, лифта не было, пролеты длинные, не всякий молодой согласился бы ежедневно подниматься пешком на седьмой этаж, а Мария еще и таскала с собой велосипед, такая хрупкая и нежная, а велосипед с багажником, где сумку распирают бутылки с молоком, хлеб, различные покупки с базара...
- Что случилось? - спросила она встревожено.
Я вдвинулся в прихожую, схватил ее в объятия, моя нога удачно лягнула дверь, и та захлопнулась.
- Сумасшедший! - воскликнула она, изо всех сил отворачивая лицо.
- Как весь мир, - согласился я и поцеловал ее снова.
Она престала уворачиваться, наконец ее губы слабо ответили. Я крепко держал ее, и ее руки обняли меня за шею.
- Погоди... Ну что ты делаешь...
Я подхватил ее на руки, быстро понес в комнату, задевая в узеньком коридорчике за стены, смахнув с трельяжа - кто его поставил в таком узком месте? - флакончик духов.
- Что случилось? - спросила она снова, когда мы плюхнулись на диван.
- Я люблю тебя, - ответил я. Перевел дух, ибо носить женщин раньше не пробовал, повторил, - я тебя люблю, а что в мире может быть важнее?
- Ты ушел с работы?
- К черту работу! Сам шеф велел не терять времени. Мелочи, дескать, потом, сейчас нужно заниматься самым главным.
- Сумасшедший! - сказала она возмущенно.
- Еще какой, - согласился я радостно.
Она смотрела на меня снизу, не делая попыток освободиться, и наши взгляды перекрещивались, сливались в один поток, один канал, и этот канал все расширялся, пока не охватил пламенем нас и все в комнате, весь мир, сжег пространство и время.
Я усадил Марию в машину, быстро оббежал с другой стороны, радуясь, что блюстители порядка не заметили нарушения, плюхнулся на сидение и поспешно вырулил на главную улицу. Мария прижималась плечом, ее глаза были полузакрыты, она легко и светло улыбалась. Так ехать неудобно, но я не отодвигался, только не набирал привычно скорость: теперь жизнь мне дорога.
Мария всю дорогу молчала, только один раз приоткрыла глаза и спросила:
- Домой заезжать не будешь?
- Куда это? - удивился я. - Я только что там был. Разве мой дом не там, где моя жизнь?
Она улыбнулась и промолчала, только улыбка ее стала еще теплее.
Мы медленно поднялись ко мне в лабораторию, я поддерживал Марию под локоть, это было непривычно и ей и мне, мы шли вверх по лестнице как два инвалида, я неуклюжий в галантности, она - в попытке держаться как подобает даме.
Я возился с настройкой, Мария устроилась с ногами в кресле и наблюдала за мной. Так прошло около часа, затем раздался зуммер внутренней связи.
- Слушаю, - сказал я.
- Поднимись в зал машинных расчетов, - послышался голос шефа. Срочно.
Я положил трубку, коротко взглянул на Марию. Она опустила ноги на пол, взглянула встревожено.
- Что-нибудь случилось?
- Шеф вызывает.
- В кабинет?
- Нет, в зал машинных расчетов.
Она встала, отряхнула платье.
- Пойдем вместе, - сказала спокойно. - Я не ваш сотрудник, но все допуски имею. К тому же, с твоим шефом я знакома хорошо. Он старый приятель моего отца и часто бывает у нас.
Я в удивлении раскрыл рот:
- Ты никогда мне не говорила... Шеф такой нелюдимый!
- Ошибаешься, - упрекнула она мягко. - Пошли, он ждет.
Когда мы вошли в зал, там было непривычно много народу. Почти все работали с аппаратурой, я никогда не видел, чтобы все компьютеры загрузили на всю мощь. Да где там: они выли от перегрузки.
Шеф махнул нам, подзывая поближе. Рядом с ним стоял худой мужчина с желтым нервным лицом, что- то горячечно доказывал. Когда мы подошли, я услышал его страстный голос:
- И еще в мистических сектах говорят о какой-то Белой Волне... После нее, якобы, вообще абсолютно невозможны какие-либо остатки прежнего мира. Белая Волна уничтожает все без остатка. Все: воздух, землю, планеты, звезды, вселенную, элементарные частицы. Исчезают даже время и пространство!
Шеф коротко взглянул на меня, угрожающе перекосился.
- Странно слышать, - сказал он язвительно, - что серьезный ученый ссылается на мистические откровения!
- Простите, - перебил нервный, - но донаучный период... Обрывки знаний сохранялись в религии, облекаясь в причудливую форму...
- Нет, это вы простите. Что они проповедуют? Как всегда, характерный для любой религии пессимизм.
