один.
Она обратила прекрасные глаза на Рюрика, и мечтательная улыбка мигом слетела с лица князя. Умила ровным голосом напомнила:
– Он был здесь позапрошлым летом в твоей свите, мой князь!
– Да, – подтвердил Рюрик твердо. – Но от меня не отходил ни на шаг, клянусь!
– Это я и хотела выяснить, – произнесла Умила совсем ледяным тоном. Она взяла спящего Игоря на руки, понесла его, гордо ступая по деревянным скрипучим ступеням.
Рюрик смотрел уныло, Рудый ответил заговорщическим взглядом: не пойман – не вор, даже пещерник может знать те нехорошие дворы. Рюрик незаметно для жены отмахнулся: мол, пещерник может знать такое, что нам и не снилось, но помалкивает, не портит невинные души князя и его воевод.
Асмунд распахнул перед княгиней двери, проводил в зал, выпячивая грудь и грозно сверкая очами на возможных обидчиков.
Вечером, когда проверили коней, все спустились в нижнюю палату. Туда набился народ, казалось, не только поселившийся на постоялом дворе, но и со всего городища.
Асмунд буркнул, оглядывая зал:
– Народу многовато. И все разные. Не городище – ярмарка.
– Угадал, – согласился Олег. – Как раз сейчас осенняя ярмарка. В этом городище живут только торгом. Покупают, перепродают… Половина домов – склады. Местные покупают у восточных купцов, хранят их товары на складах, потом продают втридорога северным. Обдирают всех, как водится.
Асмунд с любопытством смотрел на черноволосого человека, тот сидел за дальним столом с двумя такими же смуглыми темноволосыми людьми. У них были одинаково длинные носы, выпяченные губы. Все трое были в длинных халатах.
– Кто это? – спросил он.
– Гевляне, – ответил Олег безучастно. Он придвинул к себе миску, тщательно вытер деревянную ложку.
Асмунд побагровел, глаза выкатились, налились кровью. Его огромные, как детские головы, кулаки сжались с такой силой, что послышался скрип суставов.
– Это те, – заявил он громким голосом, – которые поклоняются смоку! Они подло убили бога моего племени!
Гульча оглянулась на троих купцов, перевела взгляд на разъяренного Асмунда. Воевода уже начал ощупывать рукоять чудовищного топора, но на поясе висел только крохотный нож.
– Убили? – спросила Гульча с сомнением. – Когда это случилось, я просмотрела… Наверное, еще спала?
– Это было пять тысяч лет назад! – рявкнул Асмунд.
Его глаза пропарывали воздух, трое гевлян начали оглядываться. Асмунд запыхтел, начал подниматься из-за стола. Усы встопорщились, глаза округлились, как у разъяренного быка. Гевляне поспешно вскочили, оставив недопитое пиво, ушли, пугливо оглядываясь на огромного гиперборея, что уже раздулся, словно разъяренный дракон.
Гульча спросила осторожно:
– Стоит ли сердиться так долго?
– Есть вещи, которые прощать нельзя, – ответил Асмунд резко. – Никогда!
Он скользнул подозрительным взглядом по ее черным как смоль волосам, задержался на точеном носике и пухлых губах, повторил с нажимом:
– Никогда и ни за какие пряники!
Олег чувствовал себя усталым, мысленно уже лег в постель, дал отдых измученному телу. Рудый стучал ложкой, вылавливая из огромной миски последние капли супа. Когда хозяин принес на огромном подносе крупного поросенка, Рудый уставился с недоверием, осторожно потыкал ножом:
– Мы кабанчика не заказывали! С чего такая внезапная щедрость?.. Или ты зажарил его месяц назад, но так ни одному бродяге и не сбыл?
Хозяин покачал головой, указал на Асмунда:
– Поросенок еще утром бегал, но вот этот князь, когда соскочил с телеги, наступил прямо на него… Задавил.
Рудый покосился на смущенного Асмунда, сунул руку в карман, отыскивая кошель с монетами:
– Я могу его заменить.
Хозяин осмотрел его внимательно, сожалеюще покачал головой:
– Ты худой да жилистый. Не заменишь… Вот если бы сам князь, который задавил…
Рюрик посмеивался, заботливо срезал для Умилы поджаренные корочки хлеба – она любила их. Олег слушал болтовню спутников краем уха, почти не обратил внимания на выросшие посреди стола огромные кружки с квасом. До Новгорода осталось два-три конных перехода. Послезавтра они должны принять из рук Гостомысла ключ от ворот Новгорода. Не успеют – рухнет все. Участь славянских племен будет решена бесповоротно, трагически.
Он отодвинул пустую кружку, произнес рассеянно:
– Квас был хорош, благодарствую.
