неистовых, одержимых, настоящих воинов-зверей!
Залитые заревом пожара и мертвым лунным светом зеленые кусты словно исчезли в единый миг, накрытые людской волной. На утоптанное ровное поле выскочили воины-звери, половина уже в крови, за ними гнались разъяренные люди. Мирошноман услышал многоголосый вздох облегчения: его воины сразу увидели, что враг захватил то оружие, что первым попалось под руку, доспехов никто не надел…
– Вперед не вырываться! – рявкнул Мирошноман. – Держать круг!
На него с разбегу набежал крупный мужик с распахнутым в яростном крике ртом. Мирошноман легко уклонился, его сабля зловеще свистнула, рассекая воздух, и мужик захлебнулся в вопле: правая рука до локтя исчезла, а из жуткого обрубка со свистом брызнула кровь, белая кость потемнела, наполняясь кровью. Мирошноман успел подставить щит под падающую дубину второго славянина, мгновенно ткнул острием в живот.
Железо звенело уже всюду, хрипло и страшно кричали раненые. Мирошноман отступал вместе с отрядом сперва по твердой земле, потом споткнулся о первого убитого обрина, дальше мертвые и раненые лежали вплотную один к другому.
Отражая удары, он рискнул бросить взгляд по сторонам, похолодел: обров осталась горстка. Они падали, как срубленные деревья, – славяне были вооружены хуже, наспех, но превосходили в росте и силе. Их удары были страшными, и обрин, попавший под такой удар, обычно падал, как бык под ударом молота, и уже не поднимался.
На Мирошномана насел молодой гигант, он наносил частые яростные удары, его тяжелый меч из сырого железа иссек в куски щит врага, сбил шлем, и Мирошноман уже видел скорую гибель в синих как небо, беспощадных глазах. На счастье, рядом зазвенела чья-то сабля, сзади послышались крики, на них навалилась целая толпа, разъединила, он упал, выполз из-под груды тел, успел увернуться от брошенного дротика. Разъяренные чужие лица мелькали со всех сторон – он оказался отрезан от тающей горстки воинов-зверей.
Через толпу сражающихся протолкался прежний молодой гигант, случайность боя отодвинула его победу, но не отсрочила. Он поднял меч – Мирошноман с трудом отразил тяжелый удар. Вдруг рядом снова засвистела сабля, гигант чуть отступил. Мирошноман взглянул на спасителя и с изумлением узнал проповедника. Морш рубился хладнокровно, умело, успевал оглядываться на кучку обров, где оставалось всего трое, – в самой середке виднелись черные как ночь косы его сестры.
– Уступи увальня мне! – крикнул он Мирошноману.
– Он твой, – вскрикнул тот с облегчением.
Проповедник ловко прыгнул между ними, отразил бешеный удар, уклонился, начал парировать страшные удары огромного славянина, холодно отыскивая брешь в защите.
Славянин ревел как бык, огромным мечом рассекал воздух как прутиком. Морш все чаще увертывался, а сам ловил удобный момент. Вдруг раздосадованный славянин схватил меч двумя руками, ударил внезапно и со страшной силой. Морш словно ждал, нырнул под руку гиганта, меч просвистел рядом с его ухом, вошел по рукоять в землю. Славянин медленно опустился на колени, его огромные ладони судорожно зажимали широкую рану на животе. Горящие глаза со злобой смотрели в смуглое чужое лицо, изо рта вырвался хрип:
– Я буду ждать тебя у врат! Я тебя запомнил…
Морша передернуло.
– К счастью, нам в разные места.
Славянин рухнул вниз лицом. Мирошноман, отступая под градом ударов, крикнул озадаченно:
– Хороший удар! Такой воин, а попер в проповедники?
Морш оскалил насмешливо зубы: старый воин по природной тупости думает, что его работа – лучшая в мире! Он повернулся к Мирошноману спиной, они молча отражали натиск. Воздух был заполнен стонами, горячим запахом крови. Далеко на краю поляны послышался отчаянный крик Гульчи, торжествующе проревел боевой рог.
Внезапно появился озаренный багровыми бликами от догорающего храма огромный, обнаженный до пояса человек. Литые мускулы в лунном свете влажно блестели, в руке хищно покачивался длинный харалужный меч, глаза горели, как две звезды. До пояса он был в крови, словно вброд переходил кровавую реку.
– Вы пришли похабить наши святыни! – закричал он громко. – Так пусть же ваши боги защитят вас!
Он неуловимым движением подхватил с земли дротик, швырнул, крикнул вслед:
– Держи!
Морш подставил щит, успев заметить синеватую искорку на конце дротика: закаленный, должен щелкнуть по железным пластинам, нашитым на буйволиную кожу. Морш даже видел место на земле, куда упадет отскочивший дротик…
Страшный удар, от которого мгновенно онемела рука. В груди полыхнуло огнем. Вспыхнули звезды, и он с ужасом понял, что копье, пробив щит словно кленовый лист, глубоко вонзилось ему в грудь, раздробив кости.
Олег перешагнул через поверженного, сказал с тихой яростью, не спуская глаз с Мирошномана:
– Ну, обрин… Ты считаешь себя умелым бойцом?
Мирошноман взревел, нагнетая боевую ярость, вцепился зубами в край щита, краем глаза наблюдая за пещерником. Тот насмешливо улыбнулся, и Мирошноман, устыдившись, бросился вперед, размахивая саблей. В груди было холодно, словно проглотил глыбу льда, он знал – от врага не уйти. Он рубил, орал, плевался, затем в глазах блеснул ослепительный свет, и Мирошноман не успел понять, что меч разрубил ему голову вместе со шлемом.
Стучали топоры, журавлевцы спешно возводили новый храм. Ревели волы, затаскивая на холм тяжелые бревна. Утоптанная площадка была залита кровью, ее посыпали свежесрубленными молодыми веточками. Своих павших несли на краду, чужих мертвяков оттаскивали на корм зверю.
