Олег медленно поднялся на ноги. Он все еще с трудом находил слова, но слова его падали тяжелые, как валуны:
– Иди и скажи… Я пещерник. В мирскую жизнь не вмешиваюсь. Пусть и меня оставят в покое.
Мужик ахнул, соскочил с телеги с неожиданной для его грузного тела легкостью. Кнутовище он держал как копье, так и попер на пещерника.
– Ты… ты разумеешь, что глаголешь?.. Обры здесь хозяева!.. Кто им смеет противиться?.. Иди, а то всю нашу весь сожгут, народ изничтожат. Иди добром, говорю…
Он раскрутил кнут, с яростью бросил вперед длинный конец. Олег быстро шагнул навстречу, перехватил кисть, и кнут выпал из онемевших пальцев войта. Олег сжал сильнее, услышал слабый хруст костей. Войт завизжал тонким бабьим голоском, рухнул на колени. Олег поднял его за шиворот, другой рукой цапнул за пояс, поднял и швырнул в телегу.
– Иди и скажи, – повторил он. – Я не вмешиваюсь. Не трогайте меня.
Женщины с плачем потащили телегу обратно. Войт выл, катался в сене, грозил карами. Олег опустился на пень, погрузился в тяжелые думы. Оставят ли в покое?
Обычно завоеватели ломают сопротивляющихся, но храмы не трогают, волхвам не вредят. Вовсе не замечают пещерников, пустынников, столпников, юродивых. Те не от мира сего. Они живут в другом мире, лишь тела влачатся еще здесь, запаршивленные, в коросте, жалкие.
Он задумчиво потрогал подбородок. Внезапно рука отдернулась. Непривычно. Не потому ли сбрил бороду, что за нее часто хватают чужие руки, чтобы рывком вскинуть голову вверх и ударить по горлу?..
Он начал вслушиваться в себя, погружаясь в темное оцепенение, услышал шорохи, голоса, далекий зов. Голос показался незнакомым, но чем дольше Олег вслушивался, тем больший страх заползал в душу. Это был его голос. Глубокий, скорбный, нечеловеческий.
Олег потряс головой, не желая слушать. Голос вещал правду, голую правду, а когда человек к ней готов?
Он знал, что он – самый большой трус на свете. Он панически боялся погибнуть. Боялся боли. Становилось дурно, когда смотрел на молодецкие забавы, кулачные бои. Увидев человека со шрамами, холодел от ужаса так, что подгибались ноги. Воображение рисовало картину залитого кровью лица, он словно чувствовал боль, сердце начинало стучать чаще, а ноги сами уносили в лес, где он был в безопасности.
Только отчаянный трус мог додуматься не позволять даже ударить себя. Смелые парни могли получать по роже – как с гусей вода, сплевывали кровь с разбитых губ и дрались дальше, а он не мог, не мог!
– Я не хочу! – вскрикнул он. – Опять кровь, убийства, пожары?.. И в конце концов такая мучительная смерть?
Внезапно еще один голос прорвался из небытия в его мозг. Совсем другой – нечеловечески мудрый, ясный. Олег опустил веки, во тьме заблистали искорки на обнаженных мечах, проступили неясные фигуры, озарились слабым трепещущим светом. Олег видел, как с телеги сбросили войта, тот ползал в ногах хмурых обров, что-то верещал, вскидывал руку со сломанной кистью. Несколько обров бросились седлать коней. Вот уже ворота распахиваются, выезжают трое… нет, четверо… пять человек.
В глазах потемнело, видение исчезло. Олег попытался встать, но услышал другой голос – тоже ясный, мудрый, но уже строгий, властный. Высветилось крупное лицо: бледное, с запавшими глазами. Донесся слабый голос:
– Брат… что случилось?
Олег крепко зажмурился, разом открыл сознание: Свет мгновенно исчез, была долгая темнота, затем голос сказал потрясенно:
– Да, я увидел все, благодарю. Но ты не должен уходить с ясной дороги! Ты был один из Семи, теперь отступник, а скоро станешь простым смертным!
– Я не мог! – ответил Олег.
– Мог… Даже на плахе мудрец может мыслить мудро! Ты самый молодой из Семи, твое юное сердце не выдержало…
Олег молчал, ибо шестеро бывших братьев по Совету в этот миг и так через его глаза видели обров, пожары, кровь, девушку с перерезанным горлом. Мудрецы живут в недоступных горах, пустынях, размышляют о путях человечества непотревоженно. Под их незримым руководством создаются и рушатся империи, строятся города, возникают новые народы, а старые исчезают бесследно – человечество крохотными шажками двигается к Свету, постоянно оступаясь, попадая в ямы, тупики, а то и скатываясь к подножию горы.
– Ты слишком близко от людей, – донесся печальный голос. – Видишь их боль… Тебе нужно уйти немедленно. В горы. Надо видеть не отдельных людей, а народы. Для народа страдание бывает очищающим лекарством… Беда пробуждает от спячки…
– Народ состоит из отдельных людей!
– Когда смотришь с очень высокой горы, а в Тибете высокие и холодные горы, то видишь всю землю разом. Видишь движение народов, видишь Добро и Зло. Но даже Зло надо иногда оставлять, потом оно принесет немало Добра…
– Мы не можем видеть одно будущее! – возразил Олег.
– Да, видим сразу несколько… на выбор. Но выбираем, лепим, строим! Наш опыт позволяет решать за целые народы… Твоя беда, что живешь рядом с людьми. Их стоны поколебали бы даже нас, а ты – самый молодой и горячий…
Это я-то горячий, подумал Олег хмуро. А ему кажется, что в жилах течет вместо крови вода подземной реки мертвых.
Голос сказал настойчиво:
