с утра до ночи суетился в гондоле, таская материалы, крепил этажи, перегородки.
Хомяков, как напомнил Енисееву Дмитрий, хоть и был против перебазирования станции в муравейник, но, когда решение было принято, больше других помог перебраться быстрее и безболезненнее. В пне освоился тоже мгновенно. Пустующие пещеры занял под склады, наладил защиту. Он постепенно отходил от работы дээнколога, проявлял интерес к муравьям, чаще других поднимался на поверхность. Кроме него, нормальным человеком выглядел разве что Забелин, прирожденный технарь, фанатик кристалловедения. То ли устал, то ли еще почему, но все чаще общался с группой Енисеева, помогал им, интересовался их работой.
За неделю до назначенного старта Морозов вспомнил:
– Евкреслий Владимирович, сегодня ожидаем последнего члена экипажа. Дмитрий уже собрался к Переходнику. Вы пойдете?
– Важная персона, – фыркнул Енисеев с отвращением. – Заря радио, а мы богомолы неграмотные… Да мы радиокомпьютеры с третьего класса чиним! Нет, я в таких странных играх не участвую…
Морозов понимающе улыбнулся, кивнул, отбыл в сопровождении Дмитрия. Отправились к Переходнику впятером, считая Диму, растолстевшего Бусю и Овсяненко с его походной аптечкой.
Енисеев лихорадочно готовился к скорому старту, гонял экипаж, десятки раз проверял оборудование. О радисте сумел забыть, но дня через три его разыскал Морозов. Енисеев подпрыгнул от неожиданности, когда над его ухом раздался зычный голос:
– Евберий Владимирович! Пользуюсь случаем представить нового члена экипажа…
Между Морозовым и улыбающимся во все сто зубов Дмитрием стояла тоненькая невысокая женщина. Ее короткие волосы стояли дыбом, глаза были светло-зеленые, как молодая трава, скулы гордо вздернуты, а сочные алые губы красиво изогнулись. Она была очень картинной, красивой, и Енисеев сразу ощутил приближение беды, словно суеверный матрос при виде женщины на корабле.
– Здравствуйте, – сказал он неохотно. – Вам в самом деле так уж необходимо участвовать в экспедиции?
У него был настолько враждебный тон, что Цветкова невольно сделала шажок назад. Дмитрий галантно придержал ее за талию, чтобы этот великолепный радист не свалился в трещину, да так и оставил руку.
– Необходимо, – ответила она наконец. Ее глаза внимательно пробежали по его напряженному лицу, крепко сжатым челюстям. – Вы научный руководитель экспедиции? Постараюсь не мешать вам, Евкомпий Владимирович. Я только радист, так что вне вашего высокого внимания.
Морозов сказал очень серьезно, но в глазах прыгало веселье:
– Елена… Вы позволите вас так называть? Елена, здесь все до последнего винтика в сфере внимания Евгавкия Владимировича. Командует парадом и всей предпарадной подготовкой он, и больше никто. Я только бог-наблюдатель, а творец и распределитель ролей – Евнебий Владимирович…
Она оценивающе посмотрела на Енисеева. В глазах ее проступило размышление, перетряхивался арсенал, сдувалась пыль с копья, мечей, стрел, примерялось оружие и средства пассивной защиты: щиты, кираса, слезы…
– Извините, занят, – буркнул Енисеев коротко. Отвернувшись, резво побежал по канату вверх к центральному люку гондолы. Женщина на корабле! Да еще воздушном! Чертовы родственники, позвоночники… Фамилия слишком красивая, а зовут и того хуже – Елена! Тоже мне, героиня эпоса. Какой город разрушили, последние эллинские герои из-за нее погибли! А ей хоть бы хны, сюда явилась. Теперь здесь все пойдет прахом…
Уже влезая в люк, перехватил удивленный взгляд Саши. Девушка непонимающе смотрела на него, потом перегнулась через борт, разглядывая нового члена экипажа.
Морозов был бодр, подтянут, кипел энергией. Гравитация не прижимала к земле, организм обновился, избавившись от пожиравшей внутренности опухоли. Несмотря на прежний солидный вид, не ходил, а буквально прыгал, наслаждаясь здоровьем и непривычной легкостью.
Собрав членов экспедиции, он сказал бодро, с нажимом, блестя черными живыми глазами:
– С завтрашнего дня начнутся муссонные ветры. Старики подтверждают, так что синоптикам на этот раз можно поверить. Тысячи лет они начинаются в первой неделе мая, заканчиваются в середине. Занесет нас на юг Узбекистана. Там пробудем лето, а в сентябре ветры задуют обратно. Туда и обратно рассчитываем пропутешествовать без помощи Старших Братьев. Этого страстно жаждут экстремисты в лице присутствующей здесь Фетисовой и частично примкнувшего к ним Енисеева… Тихо-тихо, я еще не кончил! По дороге запланировано пять-шесть посадок.
– Сколько продлится путешествие?
– Скорость ветра обещают в восемь-десять метров в секунду. В час сможем героически преодолевать, как напишут в газетах, около пятидесяти километров! Метры здесь принято, как я слышал, называть мегаметрами, но километры… Это уже парсеки, если кто слышал это слово!
Саша, а вслед за ней и Дмитрий гордо раздвинули плечи. Они когда-то готовились мерить дороги парсеками и мегапарсеками.
– Евстратигий Владимирович планирует продержать нас в полете недели две. У антициклона сил поменьше, так что на обратный путь кладем дней тридцать. Если сумеем продержаться в воздухе дольше, Евгегемоний Владимирович обещает показать в глубинке нечто воистину сказочное! Ему карты в руки. Он там работал, так что грибные, ягодные и прочие браконьерские места помнит…
Енисеев с закипающим раздражением посматривал на Цветкову. Все сидели спокойно, одна она постоянно дергалась, привставала, отряхивалась, что-то брезгливо давила ногой, а рядом сидел заботливый Дмитрий, услужливо отряхивал и обирал ее тоже, снимал с ее лебединой шеи крохотных микробов. Он был похож на прутковский персонаж, который доставал червяка, что «попадье заполз за шею». Если учесть, что микробы ползали, прыгали и парили везде, то брезгливой радистке пришлось несладко.
Чего не скажешь о Дмитрии.
В предпоследний день Мазохин доверительно обратился к Морозову:
