храмов, общинных амбаров и складов, столбы святилищ. Хатки и землянки простого люда лепились у подножия горы.
Двенадцать пар весел мощно вспенивали воду. На носу стоял, придерживаясь за поручень, высокий мужчина в нарядной одежде. Моложавое бесцветное лицо, похожее на ком рыхлого теста, было обращено к причалу. Белые редкие брови можно было рассмотреть лишь при большом старании, но глубоко сидящие глаза говорили, что их хозяин всегда настороже, умен, а мешки под глазами кричат, что вовсе не так молод, как выглядит издали.
За спиной загремела злобная брань. Звонко щелкнула плеть, кто-то вскрикнул. Краем глаза человек с бесцветным лицом посматривал, как надсмотрщик деловито сматывает бич. Измочаленная плеть разбухла от крови. Не осталось спины, а гребцов на лодке двадцать четыре, где бы ни вздувались кровавые рубцы! Зато, подумал он холодно, они прибыли в Куявию всего за два дня. Не то что пороть – зарубить всех не жаль.
Человек с бесцветным лицом услышал за спиной злорадный голос:
– Ну, лохматый? Все еще мечтаешь сбежать?
В ответ донеслось злобное рычание. Гребцы мрут как мухи, а этого поймали на берегу два дня тому, взяли сонного. Тут же на шею железный ошейник, приковали к веслу. Гребет за двоих…
Появился младший надсмотрщик, от него несло чесноком и старым салом. Заорал, швырнул на причал веревку. Там поймали, суетливо и бестолково подтянули лодку ближе. Среди зевак и бездельников в передние ряды лезли портовые девки, размалеванные, с открытыми платьями. Запах сырой рыбы, пеньки и топленого жира стал сильнее, повис в воздухе, как грязная брань.
Не дожидаясь, когда борт ударится о толстые бревна причала, хозяин лодки прыгнул. Подкованные сапоги звонко ударили по толстым доскам. Сзади стукнуло, спину обдало брызгами. Причал содрогнулся от толчка причалившей лодки. Растолкав толпу, вперед пробился и схватил в объятия приземистый раскормленный человек. Был он одет пышно, жирные щеки лежали на плечах, а три розовых подбородка свисали на грудь. Больше всего походил на раскормленного поросенка, даже губы сложил пятачком, будто собирался хрюкнуть.
За его спиной держался человек постарше, сгорбленный. Улыбка не сходила с лица, но глаза были настороженные.
– Кажан! – сказал торопливо первый, похожий на поросенка. Он суетливо оглянулся, сказал уже тише: – Кажан!
– Здравствуй, Голик, – ответил новоприбывший, его бесцветное лицо дернулось, – зная твою лень, мог ли я подумать, что встретишь в такую рань!.. Здравствуй и ты, Ковань.
Голик сдавил его толстыми пухлыми ручками, отшатнулся в притворном ужасе:
– Как я мог?.. Не прийти встречать будущего правителя?
Кажан сдвинул бесцветные, как у поросенка, брови:
– Не шути так. Это ты рвешься к трону.
– Да ладно тебе. Мы знаем, кто через три дня накроет своим задом престол.
Он рассыпался в мелком дробном смешке. Ковань тоже приятно улыбался и отводил глаза. Он все время суетливо давал дорогу обоим, сдвигался в сторону, без нужды пожимал плечами.
Кажан покачал головой:
– Про меня пошел слух, будто я не то из могилы, не то вообще из преисподней. Мол, потому такой бледный… Не ты ли пошептал нужным людям? Так что мне все равно мозговая косточка не достанется. Деритесь без меня.
Из лодки послышались брань, глухие удары. Надсмотрщик кого-то остервенело бил ногами. Голик вопросительно вскинул брови, холеное лицо брезгливо скривилось. Кажан отмахнулся:
– Пленный на веслах… Дик, звероподобен. Языка нашего не знает.
– Разве есть такие земли? – удивился Голик.
– Похоже, добрел из Славии.
– Гм… славы, как я слыхивал, своих лесов не покидают.
– Как видишь, что-то занесло. Помешанный, наверное… Но силен, как стадо быков. Его посадили одного, где рвали жилы двое. И то едва весло не сломал!
Голик покачал головой:
– Никто не знает славов как следует.
– Ну да ладно. Много собирается гостей?
– Шутишь? – отшатнулся Голик. Он взглянул за поддержкой на Кованя. – Светлану, царскую племянницу, отдали в жертву богу войны Маржелю, а она вдруг вернулась цела и невредима! Тут не только из соседних городов прибыли все знатные, но из дальних тцарств едут и едут… Потому и пришлось отложить. Не все поспевают к сроку. Иные прислали гонцов, что выезжают с дарами, просят дождаться. Хозяева постоялых дворов спешно переоборудуют для гостей сараи, сеновалы, даже погреба. В город стягиваются все ворье и непотребные девки… иные красивые настолько, я уже присмотрелся, что могли бы украсить и царский дворец.
Кажан кивнул – знал сластолюбие этого тцаредворца:
– А что говорят?
– Волхвы? – догадался Голик. – Таскают друг друга за волосы. Одни клянутся, что Маржель принял жертву, а другие – нет, раз вернул. Этих становится все больше…
– Твоими стараниями? Или твой Ковань постарался?
