– Да-да, сейчас…
– Ох, – только и прошептала Ликия, – не к добру это. Лучше бы так и поехали.
– Негоже так, – обронил Мрак мрачно.
– Да гоже-гоже, – сказала Ликия безнадежно, – был сон и кончился… А так что?
Мрак смолчал. Лицо его было угрюмым, а челюсть выдвинулась, словно готовился к бою. Конь переступал с ноги на ногу, нетерпеливо поглядывал в сторону ворот.
Дверь распахнулась, Мелигерда выскочила, как молодой олененок. И застыла, словно ударилась в ледяную стену, а сама превратилась в глыбу льда. На бледном лице глаза стали огромными, отчаянными.
Мрак вскинул руку:
– Прекрасная Мелигерда!.. Я не могу свернуть с дороги. Мне надо ехать.
Она шевельнулась с трудом, ее тонкие руки прижались к груди. Все услышали ее прерывающийся шепот:
– Как только ты выедешь за ворота… я умру.
Ликия сжала губы, не зря ж предупреждала, а Мрак громыхнул:
– Ты родилась в семье короля, Мелигерда. В отличие от простолюдинок ты знаешь, что у мужчин есть долг.
– Я умру, – повторила она едва слышно. – Я умру, как только перестану тебя видеть…
Глаза заблестели, в них отразилась луна. Ликия видела, как эти чистые озера наполнялись влагой, затем запруда прорвалась, по бледным щекам покатились крупные, как жемчуг, слезы.
Мрак шелохнулся в седле. Лицо его тоже было такое же бледное, а в глазах затаилась боль.
– Я вернусь, – выдавил он наконец.
Голос его был глухим, будто шел из глубокой могилы. Ликия сжалась в седле, в этот миг она горячо сочувствовала плачущей принцессе и почти ненавидела надменного героя.
Слезы все так же безостановочно бежали по нежным щекам, капали на грудь. Безнадежным голосом, легким, как дуновение ветерка, она спросила:
– Когда?
– Придет ночь, – сказал Мрак, – ты выйди и посмотри на месяц… Он только зародился, совсем молодой… Но он еще будет светить, хотя бы краешком… когда мой конь заржет под твоим окном!
Она вскинула голову. Солнечный свет упал на бледное лицо, трогательное и прекрасное в своей беззащитности, но не смог согнать печальной тени. Мокрые дорожки блестели, а глаза расширились. Потом из груди вырвался мучительный вздох:
– Да, только слабые следуют прихотям. Сильные исполняют долг… Но я не только правительница! В моей груди девичье сердце. Как только ночь поглотит последний краешек месяца, я умру… если твой конь не заржет под моим окном.
– Да, – сказал Мрак. Помолчал и повторил: – Да. Заржет.
– Возвращайся поскорее! – сказала Мелигерда. – Волхвами было предсказано, что меня выдадут за героя, которого свет не видывал. И что я рожу ему множество сильных и красивых сынов!
Мраку показалось, что уже слышал это или похожее. Губы с усилием держал раздвинутыми, кланялся, кивал, воздевал руки. Ликия, у которой сердце разрывалось от жалости и сочувствия к обоим, выехала вперед.
– Нам пора.
– Да, – повторил Мрак. Крупное лицо его застыло, как вырубленное из коричневого камня, но Ликии чудилась на нем душевная мука. Повторил еще раз хриплым голосом: – Пора, Мелигерда.
За спиной принцессы появлялись и пропадали люди. Один по ее знаку вынес ларец. Мелигерда открыла золотым ключиком. На свет появилась расшитая скатерть.
– Это тебе в дорогу, – сказала она. Даже в бледном лунном свете видно было, как щеки ее налились темной краской, а голос от смущения стал совсем тихим: – Невеста всегда дарит жениху скатерть…
Мрак сказал неуклюже:
– Зачем в дороге скатерть? Прости, нам пора…
– Это не простая скатерть, – сказала она уже живее. – Это скатерть-самобранка! У меня это просто… ну, память, что от отца к сыну… Еще от первых богов! Ты только разверни ее, когда на отдыхе. Не бог весть, в давние времена еще не знали перца, но зато яства из диковинных птиц и чудных рыб, которых уже нет на свете…
Мрак с неловкостью отстранил подарок. Принцесса сразу побледнела, губы задрожали, а чудные глаза наполнились слезами. Мрак сказал неуклюже, проглотив слова, готовые сорваться с языка:
– В пути всегда есть дичь.
– Но…
– А вдруг с твоей скатертью что случится?
Она сказала просто:
– Что тогда мне скатерть? Я сама умру.
