Колоксай смотрел с удивлением. Темны движения души мудреца, а мысль их непонятна вовсе. Во всяком случае, он говорит о чем-то другом, а не о завоеваниях или подвигах.
Глава 38
В окно падал рассеянный бледный свет. Медный лик луны, изъеденный пятнами, смотрел через решетку мертвыми колдовскими глазами. Узкий луч высвечивал плотно подогнанные дубовые половицы.
Олег неслышно подошел к окну. Железные прутья толщиной в палец, каждый кован искусно, лепестки из металла, набухшие почки… Многое сумел передать умелец кузнец, жаль, что за пару лет все равно все изойдет ржавчиной. Ну, пусть не за пару, но все же…
По спине прошла волна холодка, хотя он знал, что сзади дверь закрыта, да еще и подперта. А если бы и распахнулась, изнутри повалит теплый дух человеческого жилья, разогретых тел челяди, что спят вповалку внизу.
Колоксай, как он уже знал, в своих палатах спит с мечом у изголовья. Не дурак, понимает, что слишком многие хотят избавиться от чужака, но в открытом поединке мало кто рискнет сойтись грудь в грудь. А вот прокрасться в опочивальню с острым ножом в зубах…
– Какие поединки, – пробормотал он, – какие мечи… Здесь правит женщина. Значит, и ответ должен быть женским… Без железа. А то и без крови вовсе… Хотя за последнее я бы голову не положил. Даже палец…
Смутная угроза шла от темного приземистого здания далеко за садом. Он чувствовал тяжелые волны, что катятся неспешно, одна за другой. Высокие настолько, что накрывают дома и даже весь дворец. Только птицы… а сейчас жуки и летучие мыши носятся поверх незримого половодья чар.
Уже заалел на востоке небосвод, но понять угрозу не мог. С каждым часом, а теперь с каждым мгновением там накапливалось нечто враждебное, огромное, наливалось злой мощью.
В отчаянии он перебрал все, что знал, но душа съежилась от стыда за такую скудость. Он чувствовал унижение, словно на глазах всего люда облили помоями, да еще и хохочут, указывая пальцами. Ну, не обучен хитросплетениям заклятий, когда одним уколом иглы можно перетряхнуть устои государства, сменить одно племя другим, когда умело сказанное заклятие поменяет в груди человека сердце на селезенку и тот внезапно рухнет, как подрубленное дерево, на глазах изумленных соседей…
Громко пропел петух, в ответ заорали, перекрикивая, во всех дворах. Перекличка прокатилась по всему граду, где-то замычала разбуженная корова. С заднего двора послышался скрип колодезного ворота.
Внезапно он ощутил, как унижение уже давно перерождается в нечто злое, оскорбленная душа пытается разогнуться, стряхнуть помои, а еще лучше – смыть эти помои кровью того, кто обрушил на него всю эту бадью.
– Перестань, – сказал он себе, морщась. – Не пристало волхву вести себя как задиристый мальчишка или как… просто человек. Не пристало! И я не стану…
В слабом рассвете он видел над домиком колышущееся, как студень, облачко. Прозрачное, так дрожит нагретый воздух, в нем любят толктись безобидные комарики, прозванные толкунцами, но этот воздух не поднимается, словно вокруг дома незримый шар из бычьего пузыря…
Он словно ощутил в груди злое жжение. Плечи раздвинулись, он чувствовал, как от гнева перехватило дыхание. Несколько мгновений боролся, затем вдруг как молния блеснула мысль: а почему нет? Пока он добивается, чтобы никому пальчик не прищемить, власть захватывают, как говорил Мрак, просто сильные… даже не столько сильные, как уверенные, наглые, идущие к цели напролом, наступая другим не только на ноги, но и на головы.
– Да черт с тобой, – вырвалось у него обозленное. – Мог бы остаться поселянином, пас бы коров, никто бы…
Он чувствовал, что оправдывается, а в груди затрещало, незримая рука начала выдирать внутренности. Боль, тянущая пустота, а под ногами дрогнуло, раздался сухой треск, грохот. На том месте, где виднелся домик, взвился столб огня, побежал, как огненная ящерица с высоким пламенным гребнем, по извилистой линии.
Дом исчез, на его месте зияла страшная трещина. С десяток саженей вширь, в длину не угадать, концы уходят, постепенно сужаясь, за пределы сада. Треск умолк, только земля еще вздрагивала. Стали слышны отчаянные крики, плач, мычание испуганного скота. Зато тяжелое давящее ощущение беды исчезло, словно это не он только что… да ладно, тот напросился.
За садом взвились струи темного дыма. Медленно поднялся темный столб и за садом. Олег, натужившись, медленно свел края трещин вместе. Воздух наполнен гарью и дымом, когда же узнает, что горит в недрах…
Края соприкоснулись, затрещало, снова грохот, гул, что прокатился под ногами. Когда утихло, за садом огонь разгорелся сильнее, а крики оттуда доносились хоть и далекие, но страх звучал в каждом вопле.
Через двор промчался человек:
– Пожар!.. Пожар!
Олег крикнул:
– Что горит?
– Летние палаты царицы!.. Все туда с ведрами!
Олег проводил его долгим взглядом, двор качался, а перед глазами плыло. В теле была такая слабость, что на ощупь отыскал край лавки, опустился как куль с отрубями. Можно бы попробовать дождь, но по всему телу вскакивают волдыри, когда вспомнит, как вместо дождя то рыба с небес, то жабы, то вовсе раки и тина…
Дверь вылетела с петель, снесенная мощным ударом. Колоксай выскочил как ярый тур, в глазах ярость и отвага, голый до пояса, мышцы блестят, весь в буграх мускулов, руки развел в стороны, как для схватки.
– Олег!.. Что там?
– Тряпки горят, – ответил Олег слабым голосом. – Видать, девки-рукодельницы лучину обронили…
