– Да разве это замок? Это какой-то каменный терем!
– Каменных теремов не бывает. Их тогда зовут уже кремлями. Или кромлехами, как у вас в Британии… Интересно, правда? Ладно, потащимся по этажам… или тут еще поверхи? Оружейная должна быть справа внизу, а покои хозяина замка в левой башне. А чаша, скорее всего, попадет в сокровищницу.
– Нет, – возразил Томас. – Сперва она настоится в покоях самого главного мерзавца: побахвалиться должен. Знаешь, сколько наврет?
Калика кивнул:
– Догадываюсь, я сам с одним таким иду…
Он пробрался среди сундуков, скрынь и мешков к дверям. Томас, злой за несправедливое обвинение, он в самом деле брал штурмом башню Давида и дрался на стенах Иерусалима, спросил язвительно:
– Неужто нет жажды порыться? Вдруг да какие магические вещи отыщутся…
– Омниа мэа мэкум порто, – ответил калика.
– Вот-вот, для таких же дьявольских заклинаний.
Дверь заскрипела немилосердно. Похоже, властелин замка очень редко приходил в чулан. Даже если любил рыться в поисках магических вещей.
Калика остановился, давая глазам присмотреться к свету. Томас нетерпеливо сопел в затылок, едва не слюнявил волосы. При попытке почесать затылок калика сразу попал пальцами в его раскрытый рот. Томас гадливо сплюнул:
– Ты где ими ковырялся?
– Все тебе скажи. Лучше не спрашивай.
Он пробрался в дальний угол, отодвинул шкаф. За ним была потайная дверь. Томас покачал головой. Калика знал, куда шел. Если такому учатся в отшельничестве, то понятно, почему в пещеры идет все больше народу. Если его дядя Эдвин оставил боевого коня и меч ради вот такого умения, то его причуда теперь хотя бы понятна…
Эта комната была побольше, обставлена богато. Калика сразу прыгнул и прижал к стене перепуганную служанку. Томас быстро смастерил кляп, калика зажимал ей рот, вдвоем связали и бросились к широким дверям. Служанка извивалась в путах, ее тело было молодым и зовущим, а глаза возмущенно следили за двумя сильными мужчинами. Оказывается, это гнусная ложь, что грабители жадно набрасываются на таких хорошеньких, не стоит даже морочить себе голову, в ночных грезах воображая всякое, мир не таков, а настоящие мужчины перевелись вовсе…
Томас на ходу заглянул в шкаф с одеждой, фыркнул, чересчур много пестрого тряпья, вслед за каликой выскользнул за дверь. В коридоре тускло горели светильники, запах растопленного масла был горьковат. Снизу сонно залаяла собака. Калика как огромная тень пронесся на цыпочках вдоль стены, возле огромной двери, похожей на ворота, остановился, указал Томасу глазами.
Они ворвались, как два быка. В просторной комнате было немало вещей, столов под стенами, но в самой середине стояла кровать с балдахином из желтого шелка и с тяжелыми занавесями со всех сторон. Калика кивнул Томасу на дальний стол, там стояла блистающая чаша, а сам бросился к постели.
Томас поспешно отвернулся. Сердце замерло, словно вмороженное в глыбу льда. На глаза навернулись слезы. Чаша, сказал он себе настойчиво. Наконец-то отыскал, потому и слезы. Слезы благодарности Всевышнему, который вел, направлял его самого и его руку, как и все члены. Все остальное тлен, в какие бы одежды ни рядилось…
Он сорвал штору, завернул чашу, стараясь не обращать внимания на звуки, что доносились со стороны постели. Лучше пусть калика: ему не обязательно вызывать врага на поединок, раскланиваться, обмениться любезностями, соблюдать все правила вежливого обхождения с противником.
Взгляд упал на тускло поблескивающее железо в углу. Томас подпрыгнул. Ночной Сокол велел принести доспехи англа в свои покои! Пробовал напялить на свои тощие кости? И пытался поднять одной рукой его меч?
Когда калика вернулся от постели, такой же невозмутимый, словно вылез из-под одеяла, Томас был уже в своем доспехе. Калика затянул ему на спине ремни, стукнул кулаком:
– Вылитая перловица!.. Только перл из тебя, как из моего…
Томас косился на задернутый занавес постели. Крови оттуда не вытекало, но это не значило, что Ночной Сокол остался цел. Вместе с женщиной, если он допускает их в постель.
– Как там?
– Как должно, – отозвался калика лаконично.
– Он… был один?
Глаза калики были темно-зелеными, словно листья клена, а голос ровный, без эмоций:
– У него широкая кровать, но подушка одна. Похоже, он не допускает баб в постель. Да и верно делает.
– Да, они все предают.
Томас ощутил себя так, словно гора упала с плеч, а тяжелые доспехи стали невесомыми. Он не желал, напомнил себе строго, чтобы хоть какая-то женщина пострадала. Даже если она делит ложе с этим извергом. Даже если она предательница. Калика говорит, что они все предательницы, но не убивать же их всех?
Он постарался придать своему голосу сарказма:
– А ты так и пойдешь голым?
– Разве я голый? – удивился калика.
