– Чудно, – подивился Мрак. – Олег вон родился от молнии, а к грозе равнодушен. Подержи вот тут край.
Он быстро срезал шкуру, мясо бросил Таргитаю, тот насадил на прутья и растыкал вокруг костра. Мрак умело вырезал сухожилия с задних ног, запасная тетива не помешает. В сухом горячем воздухе потекли первые струи от разогретого мяса. Сок капал на угли, шипело, синие дымки выбрызгивались остренькие, как перекаленные наконечники стрел.
– Смотри, даже не просыпается, – заметил Мрак.
– Не мешай, – попросил Таргитай, – он мыслит! О Высоком.
– Ладно, нам останется больше.
Поужинав, сыто взрыгивали, легли довольные, хоть и на камнях, зато в тепле и сухости. Костерок даже стену вроде бы прогрел, в пещере светло, а там сразу на выходе начинается мрачная чернота, мокрая земля, побитая градом трава. Мрак сказал довольно:
– Раз ты такой бодренький, под дождем скачешь, то самый раз ночку побдить!.. А я пойду посмотрю, что Олег делает, какие тайны разгадывает…
И заснул сразу, крепко и глубоко, подтянув колени, чтобы защитить самое уязвимое место, укрыв живот и грудь локтями, но секиру положил так, чтобы сразу схватить и рубить вслепую, даже если в темноте при погасшем костре…
Таргитай добросовестно бдил, спать не хотелось на удивление, он был бодр и свеж, несколько раз обошел вокруг костра, выглянул из грота. Удивительно, но там родной Лес, знакомое дупло, в котором жил Боромир, верховный волхв. На утоптанную поляну, которую все племя невров упорно отстаивало от натиска Леса, вышел грозный Громобой, и Таргитай обрадовался, что тот, оказывается, жив и здоров…
Щеку ожгло. Он встрепенулся, перед глазами был догорающий костер, угли уже рассыпались, подернулись пеплом. Прямо перед Таргитаем стоял огромный хмурый воин, весь в железе, даже щеки с обеих сторон стиснули булатные пластины. Из-под грозно сдвинутых бровей яростно сверкали дикие глаза, круглые, как у хищной птицы. И хотя облик был странен и дик, Таргитай никогда не встречал этого воина, он смутно ощутил, что знает его… да это же тот, чьи кости закапывал!
Он обомлел, лапнул щеку, горит как в огне, а воин люто прошипел:
– Так ты стережешь покой соратников?
– Да я че… – пролепетал Таргитай. – Только веки смежил…
– Смежил?
– Самую-самую! А ты чего дерешься? Это вместо «спасибо»?
– А потому, – донесся разъяренный шепот, – что вот так… из-за одного… погибла и моя дружина!.. А к вашему костру мчится целый отряд! Кто их направил, не знаю, но это могучий колдун… Что за люди пошли, костры разводят так, чтобы все враги узрели за сто верст?
Остатки сна слетели вовсе, Таргитай тревожно оглянулся:
– Это первый раз… Думали, что уже отплевались от всех, вот и перестали огонь прятать в ямы… А где они?
Воин всхрапнул, круглые глаза завращались, как раскаленные мельничьи жернова. Таргитаю показалось, что снова ударит, щека до сих пор горит, но тот странно качнулся под порывом ветра, а голос стал глуше:
– Близко…
Его снова качнуло. Таргитай дернулся, волосы встали дыбом, ибо сквозь воина ясно светили слабые звездочки. Не такие яркие, как вне силуэта, но все же просвечивают, а воин сопротивляется, чтобы не дать утреннему ветру себя развеять.
– Я все сделаю, – заверил Таргитай торопливо, с виноватой жалостью. – Вот увидишь!
– Я все вижу, – предупредил воин.
Он не дал себя разорвать ветру, последним усилием собрался в узкий клинок и молча ушел в щель между камнями. Там на миг задымилось, а когда дымок развеялся, Таргитай осторожно потрогал еще горячую, словно туда упал уголек, плиту.
«Здорово же он меня, – мелькнуло в голове. – Щека горит, а рука должна быть невесомой… Ничего не пойму. Это Олег бы объяснил».
Он попятился в темноту, повернулся, чтобы не видеть огня, пусть глаза привыкают, неслышно отступил еще и еще, стараясь уловить шорох или чужой запах. Везде тихо, но это значит, что либо враги умеют хорошо прятать свое присутствие, либо он без Мрака и Олега ни на что не годен. Надо бы разбудить их, но Мрак ясно велел дать им выспаться, а если разбудит зря, то прибьет, как жука на дереве.
Плохо, что костер сдуру разожгли прямо у входа в грот. Он отсюда узрит, кто ползет, прижимаясь пузом к земле, но его тоже могут заметить на фоне звездного неба, стоит только самим припасть к земле.
Каменная плита скоро кончилась, дальше пошла мокрая земля, а когда присел, пальцы коснулись перемолотых, будто проскакал табун, стеблей. Мрак что-то говорил о гордости и достоинстве, о прямой мужской спине, и потому Таргитай не стал ложиться и подкрадываться к врагу ползком по мокрой земле, а то и вовсе по лужам, а пошел во весь рост, с прямой спиной, разведенными плечами и недрогнувшим взором.
Огонек, который заметил издали, вырос в костер. Таргитай различал мечущиеся красные фигуры людей, множество, костер не костер, а кострище, на нем словно бы собирались жарить целиком туров, и желудок сразу беспокойно заворочался, напоминая, что не ел уже так давно, так давно, что уже и не упомнит, ел ли вообще хоть когда-нибудь.
Судя по коням, отряд пришел из южных земель, только там такие тонконогие и поджарые, да и сами воины смуглые больше, чем прожарят солнечные лучи, все черноволосые, в темноте вовсе почти плешивые, и только когда в костер подбрасывали новую охапку, Таргитай вздрагивал от вида длинных черных волос, грязных и слипшихся в сосульки и потому похожих на множество мелких шевелящихся змей.
