– Мы слово держим!
Соммерг и Лордер взяли свои экземпляры и ушли молча. Все понятно, никто слово держать не собирается, но сперва хотят прочесть. Во-первых, я мог обмануть их, дать не ту работу. Во-вторых, в этой работе могут оказаться те изюминки, которые можно попытаться украсть, приспособить в своих работах… А потом, когда прочтут, ессно, отошлют файл в свой центр…
Обо мне просто забыли, что понятно. У них в руках моя основная работа, в ней может быть спасение западной цивилизации… или же приближение ее краха.
Я остался там же, в кресле. Уже не притворяясь, что раздавлен, я в самом деле чувствовал себя так, словно попал под асфальтовый каток. Великие идеи безжалостны. Да, Юса должна быть принесена в жертву, ибо что такое это временное образование, так и не ставшее даже народом, на огромной планете?.. Но все эти шестеро – юсовцы. Им это не понравится, очень не понравится…
В Юсе уверены, что честность, порядочность, благородство – существуют только из-за какой-то неопытности и наивности. Мол, развелось полусумасшедших проповедников, вот люди им и поверили. А вот у нас, в Юсе, – умные, практичные. Нам по фигу любовь и высокие страсти, честность и слово чести: надежнее перепоручить адвокатам, а отношения между Ромео и Джульеттой для верности надо скрепить брачным договором, где по пунктикам расписать: что, кому и за что. Будет убита сама любовь? Ну и фиг с нею, зато не будет и страданий!
Животное и юсовец полагают, что их дело – жить и наслаждаться жизнью. Человек же жизнь принимает за возможность что-то сделать. Вообще немного стоит жизнь того, для кого она дороже всего на свете, потому жизнь юсовцев должна быть не дороже жизни комаров, которых убиваем без угрызений совести.
Наверняка есть местечко, подумал я раздраженно, где мне жилось бы лучше… и где будет житься лучше. К примеру, мне предстоит пожить под хрустальным куполом Марса, буду водить большие звездолеты между галактиками… но пока что я здесь. А значит, мне здесь жить и работать так, как надо. Чтобы потом меня взяли в будущие тела, как прошедший горнило испытаний образец.
Глава 11
В салоне самолета весь мой ряд кресел пуст. Можно пересесть поближе к окну или подальше от туалета, понаблюдать облака внизу или послать стюардессу за новой порцией марочного кагора. В общем салоне свободных мест нет, там битком, но здесь, в первом классе, все еще непривычная для россиянина роскошь.
С борта самолета я вошел в Инет, коннект непривычно медленный, едва дождался загрузки своего сайта, поспешно заменил пароль. Книга не готова, не готова, не готова!.. Шестеро инфистов сдержат слово, теперь уверен, даже знаю, но вдруг кто-то решит познакомить свое начальство с моей рукописью
Стюардесса бодрым голосом сообщила, что в Москве, где приземлимся через полчаса, прошел сильный ливень с градом и ураганом. Вырвало с корнем около тысячи деревьев, повалено столько-то столбов, кое- где нарушено движение троллейбусов, но сейчас уже все спешно восстанавливается, а к моменту посадки самолета все будет о’кей. Разве что стоит одеться потеплее: из-за обильного града, что в некоторых местах укрыл землю на десять сантиметров, температура воздуха с тридцати пяти упала до шестнадцати.
В коридоре, через который проходят все пассажиры на предмет выявления запрещенных к ввозу предметов, хороший яркий свет, телекамеры рассматривают без всякой скрытости, как это все еще делается в театрах или на званых банкетах. Пока я шел от одной двери к другой, вэбкамеры сверили мой портрет с тем миллионом разыскиваемых или даже просто подозрительных, что добавились в последнюю минуту, программы перерыли все в архивах, и когда таможенник вежливо улыбнулся и, протягивая паспорт, сказал: «Добро пожаловать домой», я убедился, что меня пока никто не разыскивает, а с бандитами я не схож.
На выходе служащие аэропорта косились подозрительно, не часто видят пассажира, что не только без багажа, но даже в руках пусто, а сам в легкомысленной майке и в шортах. Но я не видел ни таможенников, ни толпы желающих улететь или встречающих, проломился к выходу.
Я вышел в ночь, яркий свет фонарей освещает площадь перед аэропортом, тускло блестят, как панцири гигантских жуков, крыши автомобилей. На стоянке сразу замечают таких спешащих или опаздывающих. Из ряда ожидающих в мою сторону метнулась «Волга», остановилась как вкопанная.
Высунулся краснорожий мужик с продувной рожей.
– Хозяин, куды гнать?
– В Южное Бутово, – велел я.
– Ого, – сказал он, – это ж будет…
Когда он выговорил сумму, в его глазах была готовность отступить на заранее заготовленные позиции и назвать цифру поменьше, но я лишь махнул рукой.
– Гони.
– Бу сделано, хозяин! – сказал он с облегчением.
Машина рванулась с места, будто под отечественным капотом мотор от феррари, а с госстоянки нас провожали угрюмыми взглядами таксисты. Есть вещи неизменные: лучшие места принадлежат частникам, как при советской власти, так и при всех последующих.
Мужик гнал машину умело, скорость превышал вдвое, но когда антирадар высветил что-то нехорошее, мы прошли мимо затаившихся гаишников чинно и едва ли не на цыпочках, а потом снова рванули во всю ивановскую, водитель только косился иногда на экран антирадара.
Десять минут от Шереметьево до Окружной, тридцать по Кольцевой, пробок в это время суток нет, водила на Окружной с наслаждением выжал все, что могла дать машина, и уже не покидал левый ряд. К счастью, в этот час машин мало, да и те больше на правых полосах, а если далеко впереди показывалась какая машина, обычно крутая иномарка, водитель требовательно мигал фарами, а если уступали лыжню недостаточно быстро, ухитрялся проскакивать по узенькой полоске у самого бетонного забора и так подрезал нахала, что тот в панике дергался, его несло направо через все восемь полос.
Я посмотрел на часы, спросил:
