– Извини, – сказал я искренне. – На лапу?.. Но тебе нечего глазеть на баб-с.
Барбос отступил, смотрел на меня обвиняюще. Я развел руками.
– Это не долго, – сказал я ему. – Щас поговорим, не сойдемся, она уйдет. Что я за дурак, не было литагента – плохо жили? А что делать с молодой красивой дурой, у которой даже автомобиль лучше, чем у меня?
Я оглядел себя, вытер о бедра потные ладони. В этот момент звякнул домофон. Я выждал несколько секунд, нельзя же показать, что дежурю возле, снял трубку.
– Алло?
– Здравствуйте, – донесся тот же мягкий зовущий голос, – меня зовут Кристина, я – литагент.
– Открываю, – ответил я обреченно и нажал кнопку.
Я стоял у двери и смотрел в глазок. Двери лифта открылись, она ступила на шаг вперед, быстро пробежала взглядам по номерам квартир, пошла к моей двери. Я отошел на цыпочках, дождался звонка, но все равно вздрогнул, крикнул «Иду!» и пошел обратно, громко топая.
Замок щелкнул, я отворил дверь и на мгновение застыл, не находя слов. Эта женщина еще красивее, чем рассмотрел с балкона, в самом деле красива, вызывающе и напористо, но как-то нехорошо красива, чересчур. Такими изображают в кино любовниц миллионеров, хищных и беспринципных. Да что там изображают, я сам всегда беру именно такие штампованные образы и всобачиваю их либо в подруги злодеев, самых главных, ессно, либо, идя навстречу пожеланиям феминисток, делаю ее главной героиней, понятно, руководительницей какого-нибудь преступного синдиката.
– Здравствуйте, – сказал я наконец, – проходите, пожалуйста. Вот уж не думал, что литагенты могут быть такими… красивыми.
Барбос стоял, загораживая проход. Женщина спокойно шагнула в прихожую. Ее тонкие пальцы легко коснулись его лобастой головы, а крупные серые глаза изучающе пробежались по моему стандартному лицу. Зато ее лицо безукоризненно, такое совершенство можно получить только в самой дорогой клинике пластической хирургии. Гордая приподнятость скул, легкая надменность в глазах, что странно уживается с теплотой и участием, словно герцогиня изволила посетить госпиталь с ранеными солдатами, тонкий чувственный нос, красиво очерченные чувственные губы, изысканный чувственный подбородок, длинная чувственная шея…
Черт, да у нее все чувственное, сверхчувственное, а ниже ее шеи глаза опускать я и вовсе не решаюсь, ибо ее грудь начинается почти от ключиц, это все торчит, как два холма, прикрыто какой-то легкомысленной ленточкой, перерезая эти полушария строго посредине, а сами… э-э… холмы видны как выше, так и ниже этой ленты-топа.
– Как у вас прохладно, – произнесла она с чувством, – а на улице такая жара… Ваша милая собачка не страдает?
– Все страдаем, – промямлил я. – Я тоже… э-э… собачка.
Ее губы слегка дрогнули в улыбке.
– Да-да, – сказала она легко, – вы тоже достаточно… милый.
Рекордная жара уже неделю, все верно, молодые женщины кто в чем, я уже видел и вовсе обнаженных до пояса на улицах города. Топлес, так сказать. Мужчины разделись еще раньше, две трети в шортах, а половина вообще отказались от рубашек, трясут голыми потными животиками на улицах, в магазине, в транспорте. Сейчас можно, не стыдно, мол, принимайте нас, какие мы есть.
– Проходите в комнату, – промямлил я, – там еще прохладнее.
Она осмотрелась, моя прихожая еще та прихожая, один велосипед на стене чего стоит, настоящий горный, две тыщи баксов, прошла, следуя моему жесту, в кабинет. У меня двухкомнатная квартира, двери все снял и выбросил, только на совмещенном с ванной туалете оставил, все-таки с чувствами гостей приходится считаться.
Как джентльмен, я шел сзади, так виднее и прямая спина, и тонкий стан, и вздернутые ягодицы, что провоцирующе шевелятся при каждом шаге, так и приглашают ухватить, придержать, успокоить.
Ноги ее длинные, загорелые, удивительно красивые, однако со свежими ссадинами. Одна ссадина похожа на след от собачьих зубов, другие – мелкие единичные царапины. Барбос шел за ней вплотную, шумно обнюхивал аппетитнейшие лытки, но женщина, похоже, не страшится его клыков, что странно, моего пса на улице все-таки пугаются.
Ветерок от лопастей вентилятора зашевелил ее рыжие волосы. Она остановилась, с удовольствием подставила лицо свежей струе. На лбу и верхней губе слабо блестят крохотнейшие капельки пота. По краешкам губ, как верхней, так и нижней, очень умело пущена узкая полоска татуажи, из-за чего и без того безукоризненные губы сразу приковывают взгляд, а в распаленном мозгу тут же всякие картинки, картинки, и все в формате муви…
Я указал на кресло.
– Садитесь. Понимаю, в машине насиделись, но разговаривать стоя… гм…
Она сказала легко:
– Да-да, абсолютно верно.
Я сел напротив, впервые вздохнул свободнее. В это кресло уже опускались женщины, но какой бы длины у них ни были платья или юбки, все равно как-то вот так само собой, что я чаще рассматриваю трусики, чем умно и проникновенно смотрю в лицо собеседницы, а то и вообще вижу блестящую спираль от Simens. А эта села легко и свободно, очень даже раскованно раздвинув ноги, но тугие шорты красиво и плотно обтягивают загорелые ляжки, никаких зазоров, трусиков не видно и в помине, тем более не угляжу, какого цвета волосики выбиваются из-под узкой полоски.
Барбос шумно вздохнул, потоптался, выбирая место, и плюхнулся пузом на ее ноги.
– Итак, – сказал я, – вы прочли мой постинг в Инете…
