Кто не сумел навестить его лично, слал пространные письма. И шли эти конверты со всех концов необъятной Российской империи, из Польши, Балканских стран, Франции, Австрии, Пруссии, Англии, Италии, Голландии, Швеции, Испании, недавно созданного Королевства Греции… Письма приходили даже из-за океана.
Обширнейшая переписка стала занимать по нескольку часов в день. Писали друзья далекие и близкие, писали бывшие ученики. Нередко встречались письма совершенно незнакомых людей, испрашивающих совета в той или иной области.
Однажды Василь внес в кабинет особенно большой ворох писем. Засядько рассыпал их по столу, пробежал глазами обратные адреса, выбирая, с кого начать. Наконец распечатал письмо от Леопольда, боевого товарища, с которым ел кашу из одного солдатского котла, когда сражался против полчищ Бонапарта. Он любил этого сильного, способного и энергичного человека. Леопольд – поэт, любитель приключений и сражений – скитался по всей Европе, принимал участие в войнах, которые случались на его пути, был лично знаком со многими выдающимися людьми своего времени, в том числе с наиболее известными учеными, изобретателями, писателями. Ему предлагали корону Греции, но он отказался от нее, и лишь бельгийцам удалось склонить его стать у них королем.
– Гм, – произнес Засядько, читая письмо, – теперь мне придется обращаться к тебе, Леопольд, «ваше величество»…
Леопольд писал, что революционные бельгийцы, сбросив короля Вильгельма I, оказались в тяжелом положении. Коалиция держав во главе с Николаем I готова была послать войска, чтобы восстановить короля в правах и растоптать республику, лишь поэтому он, Леопольд, согласился прибыть в Бельгию и принять королевскую власть, «чтобы сохранить конституцию и республику». Дальше Леопольд жаловался на разорение страны предыдущим королем и звал Засядько в Бельгию.
«Нам очень не хватает умных и знающих людей», – прочел Засядько вслух. Он криво улыбнулся, представив себя выезжающим в Бельгию. Неужто он из породы людей, которые могут творить лишь на родной земле?.. Вряд ли. Для настоящего человека вся земля – родная.
Еще раз прочел письмо. Да, Леопольд взялся за дело умно. Провел сеть железных дорог, всячески поощряет промышленность и торговлю. Жизненный опыт и знание людей обеспечивали ему большое влияние на судьбу Европы. Разогнал пышный двор льстецов, окружил себя учеными, изобретателями, музыкантами.
Но здесь на Руси дело с ракетами уже поставлено на хорошую основу. А в Бельгии придется начинать если не с нуля, то времени все же потеряет немало!
Ему было велено считаться генералом от артиллерии, и Засядько был рад этому, ибо у артиллеристов жалованье было самым высоким в армии.
Внуков тут же принялся подсчитывать:
– Генерал от артиллерии… Уставом 1796—1797 годов звание генерал-аншефа заменено званием генерала по родам войск, то есть ты не генерал-аншеф, а генерал от артиллерии… А по воинскому уставу 1716 года генерал-аншеф – это главнокомандующий, равный фельдмаршалу. Он возглавляет консилию генералов… Поздравляю, Александр Дмитриевич!
– Не с тем поздравляешь, – ответил Засядько безучастно.
– А с чем же еще?
– Сегодня несколько часов провел за расчетами, и, представляешь, концы с концами начали сходиться!
– Александр Дмитриевич! – всполошился Внуков. – Какие еще вам понадобились расчеты?
– Высчитывал запас горючего на обратный путь с Луны на Землю. Понимаешь, оттуда стартовать намного легче. На Луне тяготение в несколько раз меньше…
Возмущенный Внуков не находил слов. Конечно, гении всегда поражают окружающих своими причудами, но это уж слишком! Обратный путь с Луны на Землю! Как будто и туда можно добраться иначе как в горячечном бреду.
– Вся беда в том, что приходится считать слишком много, – говорил между тем Засядько, горестно вздыхая. – Целую дивизию математиков нужно бы усадить за расчеты. Эх, поскорее бы сделали математическую машину…
– Математическую машину?
– Да. Которая бы считала в миллионы раз быстрее людей. И не ошибалась бы. Чего глаза выпучил? Еще Свифт писал о такой. Помнишь, когда Гулливер попадает к лапутянам?
– Не читал, – отрезал Внуков.
– Зря… Есть книги, которые не стареют. Наоборот, из дали лет лучше видишь их величие.
Засядько бросил в камин несколько поленьев, высек огонь. Пламя весело побежало по дереву, повеяло теплом. Засядько довольно зажмурился. Он любил тепло, хотя легко переносил и холод. Вспомнил, что Наполеон, который в походах спал на сырой земле и на снегу, в своем дворце в Фонтенбло панически боялся сквозняков и велел топить камины даже в июльскую жару.
Внуков покосился на стол, заваленный бумагами с расчетами траекторий, зябко передернул плечами. Засядько засмеялся. Он понимал исполнительного офицера, который смотрит на математические формулы как на китайскую грамоту. Дескать, чур нас от науки и техники! Солдат не должен быть чересчур умным, а то умирать не пойдет по чужому слову. Беспрекословно не пойдет.
– Вы великий человек, Александр Дмитриевич, – сказал он почтительно. – Но, побей меня бог, я так и не понял такого увлечения ракетами. Боевое оружие – да! Но междупланетное?
– Вот-вот. – Засядько горько мотнул головой. – Если у меня и есть какое-то величие, то оно как раз и заключается в ракетах. Ты считаешь меня счастливым человеком, полно прожившим жизнь? А я чувствую себя самым несчастным на свете. Военные заслуги? Груда орденов и золотая шпага? Современники ценят меня только за них. Точно так же современники Архимеда ценили его только за инженерную оборону Сиракуз. А каково было ему среди моря невежества? Ведь его математические работы больше чем на две тысячи лет опередили время и становятся понятными лишь теперь, в эпоху создания дифференциального и интегрального исчислений! Ты понимаешь, как это страшно: за всю жизнь не перемолвиться о главном ни с одним человеком? А внешне все благополучно…
