Собственно, батареей почти не приходилось заниматься. Суворов следовал своему изречению «Пуля – дура, штык – молодец» и мало уделял внимания артиллерии. В поход он взял столько орудий, сколько ему было велено взять, однако что это были за чудовища! Всего несколько единорогов и «секретных» гаубиц системы Шувалова, а остальное смело можно помещать в кунсткамеру. Здесь были кулеврины, серпантины и даже гафуницы. Обслуживали их люди, которые предпочитали в сражения не ввязываться. Впрочем, так часто и случалось. Престарелый фельдмаршал всем инженерным ухищрениям предпочитал рукопашную. Более того, в своих приказах и памятках солдатам он расхваливал штыковой бой как нечто исконно русское, свойственное именно солдатам русской армии. А войска, вооруженные отменным стрелковым оружием, снабженные дальнобойной и маневренной артиллерией, считал едва ли не трусами.
Засядько сердито пришпоривал коня. Его раздражало, что фельдмаршал не понимает растущей роли огнестрельного оружия. Что можно сделать штыком? Все приемы уже отрепетированы до совершенства. После того как Александр Великий придумал строй македонской фаланги, почти ничего нового не создано. Ну, разве что появились римские легионы. А сила огнестрельного оружия постоянно растет, и молодой император Франции, выпускник артиллерийского училища, прекрасно это понимает и с блеском использует орудия в каждом сражении.
– Ваше благородие, – обратился к нему один из казаков, – с северной стороны ворота открыты!
В крепости уже знали о приближении русских войск. Видно было, как на стенах устанавливали пушки, котлы, складывали горками камни, ядра, багры, чтобы отталкивать штурмовые лестницы. Мелькали солдатские мундиры, французы спешно готовились к обороне. Однако, как Засядько и предполагал, в ворота с северной стороны еще тянулись последние телеги. С этой стороны никто не ждал нападения, ибо колонны русских войск только-только показались с южной стороны.
– Вперед! – приказал Засядько.
– Ваше благородие! Нас же как зайцев…
– Не отставайте!
Он пришпорил коня. Все решали секунды. Возле ворот поздно заметили появление офицера в русской форме. Засядько выстрелил в лицо гренадеру, направившему на него ружье. Молоденький и тоненький, как кузнечик, офицер схватился за шпагу, но Засядько на полном скаку подхватил его с земли, ударил по голове и круто повернул лошадь. Еще одного солдата смял конем, сзади вовремя загрохотали копыта лошадей его казаков.
Засядько пустил коня во весь опор от крепости. Пленный неподвижно лежал поперек его лошади, не делая попыток к освобождению. Кивер слетел от удара, теперь ветер растрепывал длинные темные волосы, хорошо ухоженные, завитые по последней моде.
Сзади загремели выстрелы. Засядько тревожно оглянулся. Из ворот крепости выскочили три всадника, за ними еще два, а затем вылетел целый отряд. Казаки, рубившиеся с обозниками, повернули коней и бросились наутек.
«Плохо дело, – подумал Засядько, – не успеваю».
Он прижался к шее коня:
– Вывози, родной! Не дай на чужой земле погибнуть!
Скакун словно понял. Дорога еще быстрее помчалась под ноги, ветер яростно бил в лицо. Засядько оглянулся на скаку, сжал зубы. Расстояние между ними и погоней медленно, но все же сокращается. Слишком уж тяжела ноша у коня.
Сзади грянуло два выстрела. Поминутно оглядываясь, Засядько видел, что оба казака умело орудуют саблями, задерживая погоню. Раненый француз со знаками различия майора сполз по шее горячего арабского скакуна на землю, рядом вылетел из седла здоровенный кирасир. Однако расстояние сократилось еще больше…
Казак крикнул:
– Ваше благородие, берите левее!
– А что там?
– Там хлопцы нашего отряда!
Оба казака повернули лошадей и самоотверженно перегородили дорогу. Похоже, решили принять бой с целым отрядом. Они знали его репутацию и не желали уступать в отваге.
Засядько стиснул зубы и пришпорил коня. Однако топот сзади утих лишь на мгновение. Несколько кирасиров не стали ввязываться в схватку с казаками и ринулись за русским офицером.
Засядько едва успел выхватить саблю. В это время пленник очнулся и стал отчаянно отбиваться. Засядько сбросил его вниз головой на каменную дорогу и отразил первый сабельный удар. Один из кирасиров прицелился в него из пистолета. Засядько молниеносно выхватил свой и всадил пулю прямо в переносицу медлительному стрелку.
Кто-то выстрелил сзади, пуля царапнула висок. Александр рубился во все стороны, вертясь на коне как бес. Но нападающих было слишком много, положение становилось отчаянным.
И вдруг в самый критический момент среди французов наступило замешательство. Засядько всадил шпоры коню в бока и вырвался из кольца. Но никто не бросился за русским офицером, кирасиры поворачивали лошадей и гнали их в сторону крепости.
И лишь тогда Засядько услышал резкое казачье гиканье. Через мгновение из-за поворота дороги выскочил целый отряд. Они неслись во весь опор, потрясая саблями, выставив пики. На шапках трепетали под ветром красные околыши.
К Александру подъехали оба его казака, запыхавшиеся, у одного была кровь на рукаве.
– Целы, ваше благородие? – спросил заботливо раненый. – Ну и сеча была! Из такой живым можно выйти только раз в жизни.
Засядько молча слез с коня. Ему такое уже говорили. «Раз в жизни». Потом еще раз. А потом и счет потерял.
Он подошел к офицеру, которого увез от стен крепости. Тот пошевелился, на волосах была алая кровь,
