— Это поместье в Дорсете. Полагаю, весьма миленькое. Чудное место для малыша. Я с удовольствием стану отцом, дорогая.
— Тебе достанется это право довольно дорогой ценой, — сухо заметила Лиз.
Он совсем немного приподнял занавески, не раздвигая их, и перенес свою длинную ногу через подоконник и затем, помахав ей рукой, исчез в ночи. Лиз осторожно порвала письмо на куски и сожгла их один за другим в пламени свечи. Затем она разобрала свой саквояж, легла спать и увидела во сне, будто королева подошла к ней с вопящим ребенком на руках и сказала: «Возьми его, я украла его у тебя, но он по праву принадлежит тебе». Лиз оттолкнула от себя ребенка и закричала: «Он мне не нужен! Он -ваша копия. Заберите его от меня!»
Она проснулась и увидела склонившуюся над ней Агнессу в белой ночной рубашке.
— Простите, мне пришлось прийти к вам, — извиняющимся тоном проговорила девушка: было известно, что Лиз не любит, когда к ней заходят даже
с самыми благими намерениями. — Вы так кричали. А до этого вы долго разговаривали сама с собой. Лиз поняла, что от возбуждения они с Уолтером совсем забыли о всегда присущей им осторожности.
— Мне снились такие ужасные вещи. Очень мило, что вы зашли ко мне, Агнесса.
И у нее возникло теплое чувство к своей ничего не подозревающей соседке.
— Все этот противный картофель, который наделал столько шума при дворе, — сказала Агнесса. — Тут всякому привидятся кошмары. Я называю его свинячьей едой, но если Ралей начнет есть желуди, нам тогда тоже придется потреблять их, скорее всего.
Лиз засмеялась, и леди Лоули подумала, что не такой уж она сухарь.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
ТАУЭР. 1592 ГОД
По секрету и в спешке ему удалось все же еще раз попрощаться с Лиз. Покидая королеву, он дрожал от страха, что она вдруг снова изменит свое решение, как это не раз бывало, и поторопился в Грейвзенд. Ему было сорок лет; почти на каждом этапе своей жизни на его долю выпадали разочарования, и тем не менее в этот ясный майский день он был полон надежд — впрочем, так бывало всегда. Снова, как это было с поэмой Спенсера и с женитьбой Эссекса, фортуна была на его стороне. Один сокрушительный рейд на богатый испанский город — и Лиз будет принадлежать ему. Обретя новый шанс на успех, он забыл о своих предыдущих поражениях, обо всех препонах, о которые разбивались его чаяния. Он проверил каждый канат, каждый бочонок и ранним утром шестого мая двинулся вниз по реке на морские просторы.
Впервые ему довелось командовать целым флотом. Когда были подняты белые паруса и «Роубак», его корабль [25], вклад в королевский флот, закачался на морских волнах, старые мечты о Виргинии немного потревожили его сердце. Но он быстро отбросил их. Что такое быть сорокалетним мужчиной? Это означало только одно: хватит совершать ошибки, пора приступать к настоящему делу; и для человека с его способностями и его возраста может ли быть залог надежнее, чем сама королева? Но при воспоминании о ней он нахмурился: уже с марта она все сомневалась, отправлять ли экспедицию или нет, и в конце концов, когда благоприятное время для похода в Панаму прошло, она разрешила поход. Оставалась одна надежда: встретить грузовые суда на их обратном пути в Испанию.
Уже на неспокойных водах Канала [26] «Роубак», будто оправдывая свое имя, с легкостью танцевал и прыгал на волнах, и Ралей почувствовал давно знакомую ему тошноту и слабость в желудке. Он заставил себя осуществить последний разворот флота, убедился, что все прекрасно держат дистанцию, и спустился в свою каюту. В ней находились его книги и неуклюжий идол, подаренный ему Дрейком в память о совместной шести— или семилетней давности службе в Морском департаменте. Рядом с ним стояла синяя ваза с примулами, которые он купил у мальчишки на пристани рано утром. Это была его последняя покупка для флота, и узнай Дрейк, или Фробишер, или Гренвилль об этой вазе с бледными цветочками, они бы сказали: вот еще одно доказательство его чудаковатости.
Со вздохом удовлетворения он оглядел все свои сокровища и бросился в койку. В течение нескольких часов ему было очень плохо, и только к утру от полного изнеможения он погрузился в тяжелый сон. В его кошмарах Артур Трогмортон преследовал его. Брат Лиз был взбешен, но не говорил почему. Он стоял над ним с дубинкой в руке — с подобными дубинками ирландцы ходят по дороге из Бэлли-Хаш в Корк, — и говорил: «Ты еще поплатишься за это. Бойся быть Ралеем. Ты еще поплатишься». Он изо всех сил старался выкарабкаться из глубин ужасного сна и защитить себя и наконец сумел раскрыть глаза. Возле койки стоял матрос.
— Какое-то судно пытается догнать нас, сэр. Прикажете остановиться?
— Да, я сейчас поднимусь на палубу.
Он довольно уверенно встал на ноги, но, когда «Роубак» развернулся и сбросил скорость и вся мощь морских волн обрушилась на него, его снова стало рвать, и только хватаясь руками за мебель, ему удалось добраться до палубы и совершить торопливый и далеко не полный туалет. Он еще был наверху у сходного трапа, повиснув на канате, чтобы его не смыло в море, когда появился огромный человек в сопровождении матроса.
— Сэр Мартин Фробишер направляется к нам на корабль, сэр, — сказал матрос.
Ралей поднял на Фробишера свои покрасневшие от недомогания глаза и кивнул ему; тот уверенной ногой ступил на ступени трапа, легко взбежал на палубу и взял Ралея под руку. И таким манером они отправились в капитанскую каюту.
— Вам совсем плохо, — сочувственно сказал Фробишер своим грубым голосом.
— Не больше, чем обычно. Я всегда так — час-другой меня сначала рвет. Но вот день пройдет, и я оклемаюсь. Что привело вас сюда?
— Приказ королевы. Теперь я буду командовать экспедицией, вы же должны немедленно вернуться в Хэмптон.
— Ради всего святого, что случилось?
— Она ничего не сказала. Вчера за час до полудня она послала за мной, вручила мне свои приказания и велела поторопиться. Вот и все. Могу признаться, что мне стоило дьявольски большого труда нагнать вас. Однако вы выглядите так, что вам явно лучше будет на суше, чем в море.
— Я же сказал вам — это обычное дело для меня, и я не собираюсь возвращаться на берег.
— Как не собираетесь? Вам же приказано.
— Возможно. Но мне также было приказано идти вперед, пока я не увижу испанские корабли и не захвачу их. И я буду придерживаться этих приказов.
— Но говорю же вам…
— Не затрудняйте себя, Фробишер. Я остаюсь здесь, по крайней мере до тех пор, пока не решу, что пришло время повернуть назад.
— А что прикажете делать мне?
— Что хотите. Если вы считаете, что приказания королевы не лишают вас права присоединиться к нам, мы будем рады вашей компании.
— Мне было приказано принять на себя командование этой экспедицией.
— Аналогичные приказания получил и я, только раньше вас. Когда я решу повернуть назад, вы сможете стать главнокомандующим. Вероятно, повысившись в ранге, вы будете так добры, что доведете это до моего сведения. А теперь — вперед! Поднять все паруса! Благодарю вас. Скоро увидимся.
Когда Фробишер отошел, Ралей отвернулся и почувствовал себя хуже, чем когда-либо раньше. Явно, что-то там было неладно, и, как всякий любящий человек, он мог думать только о том, что что-то неладное случилось с Лиз. Он не подумал, что она больна, потому что в таком случае королева никогда не позвала бы его. Ей доставило бы удовольствие сознание того, что пока где-то далеко он служит королеве, женщина, которую он обожает, болеет или даже умерла. Их тайна раскрыта — вот в чем была причина неожиданных передряг. И теперь, чтобы покрыть их преступление, не оставалось ничего другого, кроме как вернуться к ней с несметными богатствами.
Так что «Роубак» продолжал следовать в авангарде флота, а кипящий от нетерпения Фробишер замыкал кильватер [27]. Четыре дня они плыли все вперед, пока ночью среди темного моря перед ними не вырос огромный мыс Финистерре.
Два бесконечных дня они болтались в виду берега, но не появилось ни одного испанского паруса. Тогда Ралей послал за Фробишером.
