— Это от перенапряжения, ваши чувства обманули вас, — уверял ее Ралей, — постойте еще немного со мной здесь.
Наконец прибыл старый Хоуард, граф Ноттингем. Он отсутствовал из-за похорон своей жены. Весь в черном, с печатью горя на лице, адмирал вызывал сочувствие и казался немощным, совсем не похожим на бравого моряка, который когда-то следил за действиями Эссекса. Но дух его был непоколебим.
— Говорят, она отказывается ложиться в постель.
— Сесил этим утром пытался убедить ее лечь, — сказал Ралей, — но она не стала слушать его.
— Я не собираюсь убеждать ее, — заявил старый граф, — я собираюсь поднять ее и положить на кровать.
— Не могу ли я помочь вам? — предложил Ралей.
— Ваша помощь мне не понадобится, — грубо возразил старик.
Он прошел в комнату, но вскоре вернулся и попросил Агнессу помочь раздеть ее госпожу.
Над Ричмондом опустилась ночь. Королева спала. Лысая голова, укутанная шалью, провалившиеся глаза под арками поднятых бровей, умолкший наконец насмешливый, лицемерный язык, упокоившиеся неугомонные руки — королева спала.
Перед самым рассветом, наклонившись над ней, они увидели, что простыни не шевелятся от дыхания, а пульс на ее морщинистой шее больше не бьется.
Роберт Кэри вскочил на своего коня и поскакал в Эдинбург сообщить Якову Шотландскому, что Англия отныне принадлежит ему.
Королевская гвардия в последний раз отправляла свою службу. В черных камзолах и касках, опустив пики, гвардейцы стояли вдоль всего пути, по которому двигалась процессия. Мимо них проследовал катафалк со свинцовым гробом, накрытым покрывалом, над которым возвышалась восковая фигура королевы в том обличий, в каком она предстала перед людьми в день ее коронации: бледное, гордое лицо, освещенное разумом, золотисто-рыжие волосы, королевские одежды. За катафалком шел старый Хоуард, в последний раз исполняя свой долг перед королевой; за ним следовал Сесил, уже изменивший своей королеве; затем шествовали придворные, фрейлины с лицами, перекошенными от рыданий. Все они медленно проплыли мимо высокого, мрачного человека, чьи мысли в это время были заняты воспоминаниями о другом апрельском дне; в тот день тучи закрывали временами солнце, и королева спросила: «Господи, да буду ли я королевой Англии Там?»
Все ее величие и острый ум, все эти вспышки гнева и доброта, все ее мужество, вся ее жизнь, вся она — все сжалось, превратилось во что-то ничтожно малое, что сейчас поднимут себе на плечи люди, унесут и забудут.
По команде гвардия пристроилась сзади похоронной процессии и проследовала к Вестминстерскому аббатству. Воздух был напоен запахом древнего ладана, смешанного с запахом колеблющихся на ветру свеч. Величественные, торжественные слова заупокойной молитвы перекрывали плач и всхлипывания присутствовавших. В назначенное время тело королевы поместили рядом с прахом ее предков: осторожного, умного Генриха Седьмого, грубого и сластолюбивого Генриха Восьмого. Она взяла многое от них, но по своему величию превосходила их обоих.
Хор закончил свое последнее печальное песнопение, свечи растаяли в подсвечниках. Ралей вывел своих гвардейцев наружу, на апрельское солнышко и распустил их. Теперь не осталось нужды в гвардии. Нечего стало охранять.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ВИНДЗОРСКИЙ ЗАМОК. 1603 ГОД
Яков, Божьей милостью король Англии и Шотландии, заступник веры, смотрел на Ралея, и Ралей смотрел на Якова.
Так вот он, этот доблестный Ралей, думал Яков. Перед ним стоял высокий, стройный, темноволосый человек с гордой осанкой, немного прихрамывающий и с совершенно седыми висками, одетый богато, но в темные одежды.
Ралей думал: и это король! Человек с желтоватым, плоским лицом, с редкой, неприбранной бородой и неспокойными, бегающими глазками; одет в подбитый ватой камзол и такие же штаны, из-под которых нелепо торчат тонкие, слабые ноги. На нем было грязное белье, и часто выступающий от страха пот пропитал всю его одежду и отвратительно, резко вонял. Его испачканные руки лежали на поручнях кресла, в котором часто отдыхала Елизавета.
Он говорил грубым голосом, присущим жителям юго-восточной части Шотландии, речь его была затруднена из-за слишком толстого языка.
— Мы рады видеть вас, сэр Уолтер Ралей, хотя бы с запозданием. Большинство государственных мужей уже давно представились мне.
— Было объявлено, ваше величество, что государственные служащие должны воздержаться от посещения вас, — сказал Ралей, глядя на Сесила, автора этого объявления.
— А вы всегда так скрупулезно выполняете указы?
— Я стараюсь.
— А я слышал обратное. Мне говорили о приближенных покойной королевы как о людях своевольных.
Ралей промолчал: если король желает проявить свое несогласие, так оно и будет, ничто не может остановить его. Но глаза Ралея полыхнули гневом. Неужели Сесил стоит за всем этим? Играет на трусости нового короля.
Яков заметил, как вспыхнули в ярости глаза Ралея.
— Однако хватит об этом, — сказал он, — и договоримся: завтра вы сопровождаете меня на прогулке верхом. Я хочу знать ваше мнение по многим проблемам.
Ралей удалился, и Яков обратился к Сесилу:
— Вы были правы в оценке этого человека: он слишком горд и опасен.
— И к тому же — атеист, — добавил Сесил, который уже прознал о глубине почти пуританской религиозности Якова.
Прогулка верхом на следующее утро явилась тяжким испытанием для Ралея. Сам он был великолепным наездником и привык к верховой езде с Елизаветой и Лиз; однако весьма комическое зрелище, которое представлял собою Яков верхом на лошади, поразило его чрезвычайно. Он был таким неуклюжим всадником, что только его подбитые ватой штаны спасали его от серьезных неприятностей; он рвал удилами рот лошади, широко расставлял свои локти и колени, и в результате их беседа, которая и послужила предлогом для приглашения на прогулку Ралея, без конца прерывалась его увещеваниями, обращенными к собственной кобыле.
Ралей был повинен в некотором позерстве: он не подумал о том, как могли раздражать нескладного Якова его прямая спина, прекрасная посадка искусного всадника и длинные ноги.
— Вы тот человек, который не раз вступал в бой с испанцами; скажите, есть ли еще основания опасаться нападения с их стороны?.. Ну, ты, животное, стой! Стой же!
— Ваше величество, должен сказать, что и их армия, и их флот значительно выросли после восемьдесят восьмого года.
— Они настроены враждебно?
— Любая устоявшаяся нация ненавидит догоняющую ее. Посмотрите хотя бы на то, как мы сами начинаем ненавидеть Данию.
— Меня удивляет… Ах, окаянная, да держи ты свою морду как следует!.. Между прочим, я удивлен, что не было попыток захватить трон. Это же их любимое занятие.
— Не было такой возможности, — откровенно заметил Ралей. — Вся страна высказалась в вашу пользу.
— Вся?
— Были, конечно, единичные исключения. Но это не должно тревожить вас. Покойная королева, да упокоит Господь ее душу, была самым популярным монархом на протяжении всей истории Англии, но даже ее восшествие на трон приветствовалось далеко не всеми.
— В самом деле. Но вернемся к Испании… Тихо! Тихо ты!.. Да, вернемся к Испании. Какую политику в
