служаке повезло – хотя удиравшие воры шваркнули его о стену и сбили с ног, но добивать не стали. Слишком торопились.
Вылетев в галерею, соединявшую башню-библиотеку с жилыми покоями, Хисс на мгновение задержался, сбрасывая засов и запирая дверь снаружи. Удиравшие беглецы как раз одолели коридор, когда изнутри послышались яростные удары. Кэрли нервно рассмеялась.
Дом встретил их дремлющей тишиной, но это внешнее спокойствие оказалось фальшивым – издалека уже доносился слитый топот бегущих на подмогу охранников.
– Не меньше двух десятков, – искушенным тоном заявил Хисс, заставив напарницу сбиться с шага и испуганно ойкнуть. – Предложения?
– Э-э... – окончательно растерялась Кэрли.
– Ясно, никаких. Стой! – рыжий мошенник вытащил взятый с боем трофей, серый свинцовый шарик на цепочке, раскрутил его и запустил в узкое, высокое окно, украшенное россыпью синих, желтых и алых стекол. Витраж осыпался с оглушительно звонким треском. В глубинах дома послышался тревожный возглас, где-то зашлась истошным лаем собака. Хисс сгреб наполовину потерявшую способность здраво размышлять Кэрли и буквально вытолкал ее в оскалившийся осколками оконный проем. Выбрался сам, схватил девушку за руку и, сломя голову, понесся вдоль стены, рассчитывая проскочить через сад и добраться до ограды. На случай встречи с кофийскими бойцовыми псами, в сумке имелись заранее приготовленные кусочки ткани, пропитанные невероятно жгучим составом, делающим из любого разъяренного пса дрожащую, чихающую и кашляющую тварь.
Переполох рос и ширился, перетекая из комнаты в комнату, с этажа на этаж. Вспыхивали окна, кто-то, надрываясь, требовал запереть все двери, обыскать сад, усилить стражу у ворот и достать треклятых ворюг хоть из-под земли.
Собачий лай приблизился, и Хисс швырнул за землю пригоршню отравленных лоскутков. Вбежал под спасительные деревья, волоча за собой задыхавшуюся Кэрли. Повинуясь непонятному предчувствию, оглянулся на охваченный всеобщей суматохой дом. Взгляд уцепился за видневшиеся в окне второго этажа очертания неподвижной человеческой фигуры. Стрельчатый оконный проем заполнял темно-красный свет горевшего в комнате светильника, и силуэт отчетливо выделялся на мрачном фоне.
«Рилеранс, – внезапно догадался Хисс и поежился. – Маг Рилеранс, очень не любящий, когда без спроса заглядывают в его библиотеку. С завтрашнего утра он начнет разыскивать воров и похищенную собственность. Надо поскорее отделаться от книг, а то обретем мы кучу неприятностей вместо заслуженного дохода».
Стена вынырнула из начинавшего редеть предутреннего сумрака так неожиданно, что беглецы едва не врезались в нее. Хисс подсадил начавшую приходить в себя Кэрли, убедился, что девушка успешно перебралась на другую сторону, подтянулся и заполз сам.
Сидя на гребне каменной ограды, он зачем-то еще раз посмотрел назад, хотя знал: смотреть на место, которое покинул и куда не собираешься возвращаться считается дурной приметой.
Ему показалось, что Рилеранс по-прежнему стоит у окна, глядя в ночь.
Завершение части второй
Беседа в Нигде
Если бы кто любопытный и навязчивый решился вскоре после наступления полуночи заглянуть в небольшую комнату пристройки, стоявшей на задворках постоялого двора «Цветок папируса», то удивлению пытливого соглядатая не было бы пределов. Стол, короткая деревянная кровать, ничем не застеленная. Три сальные свечи в позеленевшем медном шандале. На столе – нетронутый ужин, причем весьма скромный: хлеб, кусок жареного мяса без специй и кувшинчик недорогого вина. А на тяжелом табурете восседает человеческая, по виду, фигура облаченная в невозможное ветхое тряпье. Человек не шевелится, будто заснул сидя. Звуков дыхания не слышно. Может быть, обитатель комнаты умер?
Да он умер. Правда, это случилось много столетий назад. Но об этом печальном обстоятельстве никто кроме самого владельца комнаты и его Господина не знает. Все обитатели «Цветка папируса» считают это существо просто обеспеченным постояльцем, наверняка принявшим на себя странный обет – никогда не снимать рубища, которое и уважающему себя нищему неприличествует. А что? Ничего особенного! Митрианские монахи частенько так поступают. Вдобавок в Шадизаре никто без особой надобности в чужие дела не полезет – можно нарваться на серьезные неприятности.
И вдруг Леук слегка шевельнулся. Услышал, как со стороны главного здания трактира донесся мелодичный звон – хозяйская клепсидра, установленная у входа, отбивала середину ночи.
Молча, с дергающейся грацией куклы, Неживой встал, медленно прошелся из угла в угол, дожидаясь, пока не прозвучат все двенадцать ударов, попутно смахнул в бадью с отбросами не съеденный ужин (хозяину и другим постояльцам должно казаться, что Леук обычный человек, а потому он исправно заказывал еду с кухни, но всегда ее выбрасывал) и наконец остановился. Отмахнул ладонью в сторону свечей, и язычки пламени исчезли.
Кромешная тьма Леуку не мешала – он мог видеть все, всегда и везде, будь то полуденная пустыня или самый мрачный склеп стигийской пирамиды. Отодвинул в угол стол. Развел руки по сторонам, затем соединил их в круг, сцепив ладони. Сверкнули темно-багровым точки глаз из-под капюшона.
Комната осветилась. Серо-голубой отсвет упал с потолка, толстый луч прошел сквозь кольцо, образованное руками существа и лег на шершавые доски пола, уподобляясь круглому пятну света от воровского фонарика шадизарских «ночных цирюльников».
Дерево досок исчезло, казалось, призрачный водопад огня выжег пол за долю мгновения.
Леук шагнул назад и осторожно заглянул в отверзшийся провал. Так и есть, получилось! Крутая лесенка, серые гранитные ступени ведут вниз. Остается лишь спуститься и найти Господина. Он наверняка никуда не отлучался. Господин вообще не покидает своего жилища. Никогда. Именно поэтому в Шадизар отправился не Он самолично, а верный слуга – Леук.
Неживой не считал ступени, зная сколько их всего – шесть сотен, шесть десятков, и еще пять. Последней ступенью были каменные плиты Его дворца. Так было всегда – Леук мог открыть Проход и высоко в горах, и находясь в подземелье, но ступенек всегда было именно столько, ни на одну больше, ни на одну меньше. Магия богов любит точные, неизменяемые числа.
Леук шел быстро, уверенно. Вот и первый зал, за ним галерея, потом долгий проход в сторону Судного камня, потом еще поворот. Безмолвные слуги сторонятся – знают, что пришел любимчик Господина. Да и
