виду. Только завернул на эту улицу, и вот на тебе: получил по башке!
Друзья расхохотались, глядя на сконфуженного Эбено.
— О да! Кулаки у нее железные, — подтвердил медик. — У тебя над бровью такой фингал!
Вынув из кармана камзола платок, Пьер промокнул его рассеченный лоб, Виргилий распутал веревки.
— Что же такого важного ты собирался рассказать Мариетте, что гнался за ней словно черт по улицам Каннареджо?
— Хотел рассказать кое-что о той минуте, когда обнаружил труп Атики.
Несмотря на хлеставший вовсю ливень, друзья застыли на месте.
— Завязка на обнаженной руке Атики развязалась, и моя госпожа последним усилием воли написала на стене что-то своей собственной кровью.
Пьер и Виргилий перестали дышать.
— Что же она написала? — дрожащим голосом спросил Виргилий.
— Имя убийцы, я думаю, — отвечал рыбак, неуверенно разводя руками.
Предом еще раз задал вопрос, выговаривая каждую букву:
— Нет. Я хочу знать: что там было написано?
Африканец вздохнул:
— Почти ничего. В том-то и дело. Потому я и не сказал об этом ни авогадори, никому другому. Почти ничего. А все дело в том, что ее болонка Вавель прыгнула на постель и стала лизать все что ни попадя. Я не знаю, что этот Вавель там делал. Фаустино обещал увести его, чтобы не мешать гостям. Но он был там, лакал кровь, слизывая ее отовсюду: с тела Атики, с простынь, со стен. Лизал и лизал. Из букв, начертанных ею, осталась лишь одна, может начальная, а может и нет.
— И какая же это была буква? — спросил Виргилий, не отрывая взгляда от губ Эбено.
Тот закрыл глаза, словно желая вновь увидеть зловещую стену:
— Буква «Z».
Глава 11
В конце концов продрогшие друзья вместе со свидетелем поспешили в мастерскую, не желая в разгар лета слечь с простудой. По дороге, на Бочарной улице, где изготавливались бочки для вина и масла и где также можно было купить вина, доставленного с Кипра или Кандии, они запаслись красным вином, чтобы было чем согреться по возвращении. Увидев Эбено входящим в мастерскую, Мариетта отчаянно закричала. Но, узнав о миролюбивом настрое африканца, чуть не сгорела со стыда и долго извинялась. Эбено в мастерской не задержался: пообсох, выпил вина, поогляделся, скривился при виде «Истязания Марсия» и откланялся.
— Буква «Z»[79]?
Узнав, что именно удалось разглядеть ловцу сардин на стене, дочь Тинторетто расстроилась:
— «Z»! Да эта буква здесь буквально в каждом имени! Начиная с названия города. Это самая распространенная согласная в разговорной речи. Не менее частая, чем гласные «а» и «о»!
Виргилий лукаво и одновременно ласково взглянул на нее. Мариетта, такая рассудительная и уравновешенная, порой не могла совладать со своей «средиземноморской» натурой, и это очень умиляло парижанина.
— Ну к чему преувеличивать? И тени этой буквы нет, например, в твоем имени, — заметил он.
— Это лишь исключение, подтверждающее правило. А кроме того, даже если отец и родился в Светлейшей, а дед был здесь красильщиком, все равно семья Робусти из других мест, из Люка!
— Вечеллио: в фамилии Тициана тоже нет этой буквы.
— Так-то оно так, да только в семействе Вечеллио есть Горацио и Тициан.
Мариетта подобрала схему и энергичным жестом добавила к имеющимся колонкам еще одну. Озаглавила она ее просто: буква «Z».
— Если взглянуть на список подозреваемых и напротив имен, содержащих эту букву, поставить точку, мы получим целую гирлянду из конфетти.
Сказано — сделано: кисть в руке Мариетты оставляла точку напротив имен, содержащих эту букву.
— Кара Мустафа, Лионелло Зен, Зорзи Бонфили — этот заслуживает двух точек…
— Точка, и все тут, — пошутил Виргилий.
— Не все так просто, — возразила Мариетта. — Мы знаем лишь имя Фаустино, но не фамилию; псевдоним Олимпии, но не ее настоящее имя; имя, данное Жоао эль Рибейре при крещении, а не его подлинное имя, кроме того, в Венеции Жоао превращается в Зани, или Зане.
Из семи возможных виновных не был назван лишь Эбено.
— А что, если он придумал эту букву «Z» только потому, что в его имени ее нет? — прошептал Пьер, еще толком не зная, к чему может привести эта его догадка. — Не думайте, что я непременно хочу сделать из него убийцу, но… на секунду представьте себе, что он убийца. — И указал пальцем на «побудительную причину» в столбце напротив его имени. — Наш интерес к делу мог пробудить в нем страх быть разоблаченным, и это после двух лет свободы и спокойной жизни. Выжидательной позиции он предпочитает активную и хочет пустить нас по ложному следу. Из осторожности предпочитает никого не обвинять, но направляет нас по следам других. Его госпожа написала чье-то имя, от которого осталась одна буква? Но он с таким же успехом мог обращать наше внимание на носителей буквы «V» или «Р». Да любой другой буквы, лишь бы она не фигурировала в его собственном имени. А если бы на стене осталось «В» или «N»?
Мариетта и Виргилий, внимательно следившие за ходом мысли Пьера, также приняли участие в выдвижении гипотез.
— А может, Атика вообще ничего не писала…
— Вот именно. Нанна ведь ни о чем таком не упоминала.
— А может, она читать не умеет?
— А может, пес все слизал?
— А может…
Мариетта собиралась высказать еще одну мысль, но в это время у нее сжалось сердце, задрожали руки, в горле появился ком.
— А может, Эбено выдумал эту историю с буквой «Z», когда пришел в себя? В таком случае он способен нести все, что угодно, только не… правду.
Она вздрогнула, слеза скатилась по ее щеке. Она закусила губу. Видя, что ей не по себе, Виргилий осторожно обнял ее.
— Какую правду? — спросил он самым нежным голосом, на который только был способен.
— Что он гнался за мной не для того, чтобы поговорить, а чтобы убить меня.
Рассмотреть последнее предположение времени не хватило: вернулся Пальма. С него стекали потоки воды вперемешку с потом. Запыхавшись, в состоянии крайнего возбуждения он устремился к троице и выпалил:
— Атика не умерла! Я только что видел ее!
Вот как было дело. Отправившись за красками в Кастелло, он шел по улице Мюнегетте, и там, на задворках дома Кары Мустафы, за зарешеченным окном увидел египтянку.
— Порой моя память оставляет желать лучшего — я, например, не мог вспомнить имени Атики, — но труд живописца развил во мне зрительную память. Сознаюсь, мне редко приходилось видеть куртизанку, пару раз я сопровождал к ней маэстро, однако довольно хорошо помню ее черты. Могу биться об заклад, это она.
Ошеломленный Пальма попытался заговорить с воскресшей. Но та оставила свое место у окна и исчезла в доме. Он попробовал проникнуть к ней. Невольник впустил его, однако разделение на мужскую и женскую половины оказалось непреодолимым препятствием.
— Только женщине может быть позволено попасть в гарем.
Словно громом пораженные, молчали все три слушателя.
И каждый из них безнадежно пытался восстановить порядок в своем уме, в котором после сообщения Пальмы наступил полный хаос, и понять, как могло случиться, что куртизанка, умершая ночью с седьмого на восьмое августа 1574 года, могла оказаться живой и невредимой второго сентября 1576 года. И каждый пришел к следующему выводу: если Атика еще не на том свете, значит, два года назад ее не убили. Значит,
