выкладками и аргументами. – Брюханов повысил голос, тем самым показывая, что вопрос больше никакому обсуждению не подлежит. – Советую не ждать, пока дело обретет официальный оборот. Приступайте к необходимым исправлениям незамедлительно.
Потапенко сразу и сильно побледнел; он порывался сказать что-то еще, но Брюханов уже отошел к Анисимову, с какой-то даже излишней доверительностью взял того за локоть и повел к тротуару, пролегавшему вдоль самого берега реки.
– Слышал о тебе много хорошего, Родион. – Брюханов все еще хмурился, думая о разговоре с Потапенко. – Рассказывай, как живешь…
– Жаловаться не приходится, Тихон Иванович. Живу нормально, хорошо живу, работой доволен. Правда, бумаги лишней приходится горы изводить, – заставил себя пошутить Анисимов, – но к чему в конце концов не привыкнешь? Вот видите, весь я перед вами. Все случается, иной раз такая обыденщина засосет, хоть вой, хочется обзора большего, куда-то на высоту подняться, горного воздуха хватить… Потом ничего, проходит. А вы хорошо выглядите, Тихон Иванович, годы вас щадят.
– Как жена? – спросил Брюханов, вспоминая. – Учительствует по-прежнему? Елизавета Андреевна, кажется?
– Вашей памяти, Тихон Иванович, позавидуешь. Да, Елизавета Андреевна. Весной сорок третьего пришлось мне уходить… Спешно. Ее я не успел переправить, а когда вернулся с нашими, как в воду канула моя Елизавета Андреевна, ни единого следа. И, представляете, объявилась. Представляете себе откуда? Ни мало ни много – из Инсбрука, из Австрии, вот куда зашвырнуло. Боже мой, какие годы, трагедии на каждом шагу, поразительно что мы все уцелели, остались живы, – поправился Анисимов. – А ей пришлось полной чашей испить, Елизавете Андреевне… В конце оккупации Макашин… помните Макашина-то, ну, начальника зежской уездной полиции при немцах? Что-то он почуял тогда… Сразу же наутро после моего ухода явился с немцами, все вверх дном переворотили, все добивались, куда я мог скрыться. Боже мой, как она переживала, когда вам пришлось у нас в тайнике отсиживаться…
– А знаешь, Родион, – оживился Брюханов, – по нашим сведениям, Макашин-то в живых остался. Если за границу не ускользнул, найдем все равно, таких много уже повытряхнули из щелей.
– Нечисть нечистью и останется. Один способ – каленым железом выжигать, – жестко сказал Анисимов, суживая глаза, весь сейчас внутренне напрягшийся. – Сколько крови, горя сколько от них… Как он, подлец, радовался, что старший сын Захара Дерюгина тогда ему в лапы попался… Зверь… Ефросинья ко мне прибегала… Такого только могила успокоит.
– Не надо, Родион. – Брюханов понимающе тронул его за плечо. – Вообще война есть война, а уж эта выдалась… Забыть мы ничего не забудем, пусть никто не надеется.
– Лиза узнает о нашей встрече, очень обрадуется, Тихон Иванович, – подсознательно стараясь переменить тему опустошавшего его разговора, Анисимов слегка задумался. – Раньше была очень эмоциональна, война несколько подсушила…
– Кланяйся ей от меня, – сказал Брюханов. – Главное мы осилили, все остальное нарастет…
– Да, да, обязательно, – тотчас отозвался Анисимов. – Вы представляете, Тихон Иванович, она с девочкой вернулась, подобрала в концлагере, когда их американцы освободили. Семи лет, Шурой звать, совсем плоха была, прямо с того света девочку вырвала. От этого, говорит, сама выжила…
Неожиданно, сильно прижимая ладонью правый бок, Анисимов задохнулся; на лбу у него выступила испарина; поддерживая его, Брюханов оглянулся, отыскивая шофера, но Анисимов отрицательно покачал головой, через силу успокаивающе кивнул.
– Не надо, не надо, что вы… Это со мной теперь бывает, – сказал он, нервными, быстрыми движениями длинных пальцев потирая виски; на какой-то миг Брюханову что-то смутно припомнилось, но времени сосредоточиться не было.
– Слушай, Родион, дело делом, а время на ремонт выкраивать необходимо. Что ты шалишь… Как можно? Обидно, понимаешь, на полпути свалиться, не дошагать. – Брюханов все так же тепло и ободряюще улыбнулся. – Так что дурака не валяй, в первый же просвет – к врачу на обследование. Не вздумай хитрить, поймаю.
Анисимов с благодарностью за неожиданную теплоту кивнул, да и боль понемногу отпускала. Вот и вошел он в мир Брюханова, прикоснулся к нему открыто и безбоязненно, а странная, иссушающая душу жажда лишь усилилась. Он ведь даже надеяться не мог на такой интерес к своей скромной особе. Хотя почему же? Брюханов ведь тоже человек, несмотря на множество ждущих дел, стоит с ним, вспоминает прошлое, тратит время. Все-таки недаром его тянет к Брюханову, что-то здесь есть. Пусть с математической ясностью не определишь, почему это происходит, но одно он точно знает: от непосредственного соприкосновения с жизнью Брюханова последуют какие-то перемены для него самого, Анисимова, и перемены к лучшему.
– Жизнь все-таки хорошая штука, Родион, нет-нет да и что-нибудь подбросит, – лицо Брюханова еще больше смягчилось. – Я ведь женат… Захара Дерюгина ты помнишь… Ну, так вот, на его дочери женат. Война нас свела, девочка у нас родилась, Ксеня. Жена сейчас в ординатуре в областной больнице. Невропатолог.
– Рад за вас, Тихон Иванович, я слышал, – кивнул Анисимов с каким-то тихим внутренним удовлетворением от того, что сам Брюханов ему исповедовался (ну, разумеется, разумеется, тотчас ожил в нем и другой, ехидный, безжалостный голос, это ведь тоже что-нибудь да значило). – Вы своей супруге кланяйтесь, едва ли, конечно, она помнит. Мол, поклон от Анисимова, душевно рад… Знаете, одиноко как- то, годы многих разметали, возраст дает себя знать, вот вас увидел… точно в молодость свою заглянул. – Анисимов, пряча глаза, откашлялся. – Гм… черт его знает что, – оборвал он себя, – старческая слезливость какая-то временами нападает.
– Тебе опять плохо, Родион? – встревоженно подвинулся к нему Брюханов.
– Нет, нет, не беспокойтесь, Тихон Иванович, все прошло, – сказал Анисимов, стараясь твердо выговаривать слова. – Честное слово, я и без того столько времени у вас отнял. Ей-богу, не важно все это, – выдержал он пытливый взгляд Брюханова с легкой улыбкой. – Вот встретились мы, для меня это важно, чувствую, закисать иногда начинаю. Простите, Тихон Иванович, последнее: о самом Захаре Дерюгине что-нибудь известно?
– Разумеется, – отозвался Брюханов даже несколько более поспешно, как показалось Анисимову, чем это было нужно.
– Вы же понимаете, – помог ему Анисимов, не желая рисковать сейчас даже в самом малом, – я не просто из-за праздного любопытства… Дело у нас одно, если по-большому брать, и судьба одна…
