под каменными потолками гулким эхом отозвались торопливые шаги, и подросток, приносивший вино, положил на стол длинный кнут, сплетенный из толстой воловьей кожи.
— Что это друг мой? — не понял папский посланник.
— Письмо, — кивнул дерптский епископ. — Четыре года назад, когда по наущению лютеранских посланцев заблудшие рабы Господа нашего Иисуса Христа начали жечь католические соборы и церкви русских язычников, келарь Псково-Печерского монастыря потребовал недоимки, не выплаченные за последние пятьдесят лет. Великий магистр Фурстенберг, о сих долгах ранее не вспоминавший, отправил тогда русскому царю Ивану послание, в котором просил о встрече, дабы взаимные претензии обсудить. В ответ царь прислал этот кнут. Чтобы помнил наш магистр, чем ему грозит непослушание, и о повинностях своих с равным себе разговаривал, а к правителям московским не лез.
— Великий Господь, — перекрестился нунций, — какая дикость!
— В прошлом году, — невозмутимо продолжил хозяин замка, — датский король, воевавший с русскими два года за финские земли, поехал в Москву заключать мир. В Новгороде его остановила грамота Посольского приказа, указывающая, что царю о пустяках с вождями мелких племен говорить недосуг, и чтобы о прекращении войны он договаривался с местными русскими купцами. Король Фредерик после такого позора лютую обиду на магистра Фурстенберга затаил, поскольку тот посредничество в переговорах обещал, обещал, но слова своего не выполнил.
Епископ тяжело вздохнул и продолжил:
— Я понимаю, братья, в Риме, у ватиканского Святого престола кажется, что именно там и находится центр земли, что именно там простерта длань Господа, а все вокруг мелко и несущественно. Но мы живем здесь, под самым боком у чудовища, способного в любой миг проснуться и подняться на ноги. В самые лучшие времена своей истории Ливонский Орден мог выставить на поле не более тысячи рыцарей и десяти-пятнадцати тысяч кнехтов. А царь Иван шутя кидал на Казань сто пятьдесят тысяч воинов кованой конницы, не переставая беспокоить литовские границы, воевать с Данией и держать заставы против Крымского хана. Ливония существует такой, как вы ее видите, только потому, что про нее забыли. Только потому, что мы время от времени платим подати и никогда не трогаем русских границ. Ливонскому Ордену никогда не удастся прорваться до Новгорода даже через пустынные северные земли, а если и удастся — он не сможет его удержать. Достаточно Москве просто посмотреть в эту сторону, и Орден просто прекратит свое существование. Особенно теперь, когда для этого достаточно легкого толчка.
— Святой престол понимает ваши трудности, епископ, — довольно сухим тоном остановил эмоциональную тираду папский нунций. — Но он ждет от крестоносцев Ордена подвига, в котором они клялись Господу, вступая в братство. Они должны взять Новгород хотя бы на один день, и после этого Бог простит их, даже если они сами сложат свои знамена под ноги языческому царю и отдадут ему свои мечи.
— Это поход столь важен, что ради него можно пожертвовать последним христовым орденом? — удивился хозяин замка. — Даже если у него нет никаких шансов на успех?
— Этот год оказался крайне неудачным для Московии, брат, — нунций взял кубок в руки и откинулся на спинку кресла. — Летом во Пскове и Новгороде прошел мор. Очень страшный мор, полностью опустошивший их города. Мор добрался до Старой Руссы, и сейчас этот город слаб. Порхов разорен литовским набегом, Остров и Опочка осаждены.
Посланник Ватикана настолько правильно и уверенно произносил названия русских городов, что епископ понял: его гость знает о положении здешних дел куда больше, чем можно было подумать.
— Дорога на Новгород чиста, брат, — подвел итог мужчина, поправив ремешок в волосах. — Христову воинству достаточно сесть на коней и пройти по ней отсюда и до языческого логова.
— Из Москвы сюда не придет ни один воин, — добавил от себя пожилой прелат. — Мор, унесший столько нечестивых душ в Новгороде и Пскове забрался в самое сердце дикарской страны и поразил царя Ивана. Вот уже больше двух недель он лежит не вставая. Правда, он приказал казнить приехавшего из Италии опытного врача, но это все равно не успеет ничему помешать. Король Сигизмунд отослал тамошним боярам письма, обещая по праву кровного родства сесть на престол, и призывает приносить себе клятву на верность, Иван с ложа болезненного требует присягнуть своему малолетнему сыну, бояре Шуйские кричат о выборе нового царя, себя на трон проча. Нет сейчас в Москве никакого государства, брат. Разброд там боярский. Никто в северные земли Новгороду помогать не придет. В самом же Новгороде князь Галонин в сторону Литвы смотрит, бояре Кропоткин и Селечин, сам посадник согласны литовскую руку принять. Многие готовы нас в городские стены запустить.
Дертпский епископ промолчал. Он прекрасно понимал какого кропотливого труда стоило подготовить и свести воедино такое огромное количество кажущихся случайностей, и теперь неожиданный фанатизм вернувшегося из Кельна сына магистра Кетлера уже не казался ему странным. Орден был подготовлен к последнему, самоубийственному, но неотвратимому удару на восток, перед крестоносцами расчищена дорога, заблаговременно устранены все препятствия, все ловушки, вытравлены враги и недоброжелатели. Достаточно просто дать шпоры коню…
Но почему сидящий перед ним прелат, личный духовник польского короля Сигизмунда не укажет дорогу на Новгород могучим полкам польско-литовского королевства? Почему туда посылают изрядно ослабевший за последние десятилетия Ливонский Орден?
— У кавалера Ивана слишком мало опыта, — покачал головой епископ. — Он готовил кампанию все лето и собрал сильное войско, но не рассчитал времени и попал под дожди. Дороги размокли, стали непроходимы. Он больше месяца простоял у Матайгузы. Рыцари от скуки, холода и плохой еды начали уходить, собранные на наемников деньги кончились, и они повернули назад. Я так думаю, что сейчас отряды из Вильмы и Пайды подходят к своим домам, а три сотни немецких пехотинцев ждут кораблей в порту Гапсаля.
— Ландскнехтов нужно вернуть, — непререкаемым тоном сообщил нунций и уверенно выложил на стол тихо звякнувший мешочек. Епископ подтянул мешочек к себе, задумчиво взвесил в руке.
— Золото, — сообщил мужчина. — Всех наемников нужно вернуть. Пусть дойдут до Новгорода, а там поступают, как хотят.
— Опять Новгород, — покачал головой хозяин. — Вот уж не думал, что этот город так хорошо знают в Ватикане.
— К сожалению, Святой престол знает этот город слишком хорошо, — ледяным тоном отрезал нунций.
— И сейчас, брат, вам предстоит узнать тайну, которая или возвеличит вас над всеми так, как вы не можете даже представить в своих помыслах, или сотрет в порошок, ибо смертные не имеют права на существование, заподозри они хоть на миг о возможности такого позора. Человек, узнавший об этой тайне, должен быть немедленно умерщвлен, тело его сожжено, череп растерт в порошок, а все вместе взятое развеяно над полем и немедленно перекопано с землей.
Епископ поверил угрозе. Он знал, что у Святого престола очень длинные руки, хорошая память, а такой пустяк, как человеческие жизни, его никогда не останавливал.
— В тысяча двести тридцать девятом году от Рождества Христова, — тихим голосом начал свое повествование папский посланник, — когда монгольский хан Батый позвал к себе на службу новгородского князя Александра, тот в благодарность за службу потребовал освободить от сарацинских язычников Святой город. Батый выполнил просьбу и послал в Палестину два тумена своих воинов во главе с безбожным ханом Хулагу. Очень быстро татары осквернили Иерусалим своим присутствием, и в доказательство исполнения обещанного Батый передал князю каменную крышку Гроба Господня, присланную ему Хулагой. Строго говоря, это не совсем крышка, а большой плоский камень, которым когда-то было закрыто углубление в скале, куда был положен Иисус, и которое называется Гробом Господним. Доблестные христовы воины изгнали татар из Святого города, но крышка Гроба… Она так и
