сердце. Скоро новое приключение. Скорей бы…
Обоз собрался в одну большую кучу, рыцари смотрели на высокие бревенчатые стены и обсуждали предстоящий штурм. Потом вдруг начались крики, и кнехты, вместо того, чтобы кинуться вперед — с перепуганными лицами помчались назад. Прослав привстал на передок саней, глянул в ту строну. За ощетинившимся копьями строем воинов прямо на него накатывала железная лавина русской конницы. Серв понял, что сейчас всадники снесут и вытопчут все, что только есть, спрыгнул вниз и попытался забраться под сани — не поместился, и просто забился под оглобли, позади кобылы, свернувшись калачиком и стараясь стать как можно меньше.
Довольно долго не происходило ничего, и Прослав начал было думать, что все обошлось — но тут оглушительно грохнуло, а потом со всех сторон начали доноситься жалобные крики. Следом послышалось гиканье, восторженный вой, топот. Серв снова попытался забиться под сани — и попытка снова не удалась. Он затаил дыхание, закрыл глаза и надвинул ворот шубы себе на голову.
— Эй, а ты кто таков? — по спине не больно, но достаточно ощутимо ударило что-то жесткое. Серв поднял голову, выглянул из-под воротника, обнаружил нависающего над собой всадника: пофыркивал, открывая и закрывая ноздри, коричнево-рыжий мохнатый конь, поблескивало множеством серебряных гвоздиков седло. Поверх алых, заправленных в шитые катурлином валенки штанов лежала кольчужная сеть, на уровне живота переходящая в тускло поблескивающие металлические пластины. На груди лежала густая с проседью, мелко завивающаяся борода. Плечи согревал подбитый лисой охабень с серебряно-красными бархатными вошвами и рубиновыми пуговицами, а на голове возвышался остроконечный стальной шишак с длинной бармицей, с которого спускался толстый наносник. Глаза смотрели холодно и сурово, а правая рука держала поднятую острием к небу рогатину.
Кое-как выбравшись из-под оглоблей, серв содрал с головы шапку, стиснул ее в руке, упал на колени и ткнулся лбом в землю:
— Прослав я, господин. Раб кавалера Хангана.
— Нет, ливонец, — покачал головой закованный в железо русич. — Отныне ты мой раб, смерд боярина Евдокима Батова.
Прослав, не зная, что следует говорить, молча вдавился головой в холодный снег.
— Значит, бомбарды вез? А ядра где?
— На другой повозке были, господин. На моих санях всего шесть штук осталось.
— И то ладно, — кивнул боярин. — У Семен Прокофьевича надо спросить, но, думаю, казне таковые бомбарды без надобности. Размер не по уложению, Пушкарский приказ ядра под них лить не станет. А ты, смерд, коли кто подъедет, отвечай, что ты мой, боярина Батова. Запомнишь? Как тебя звать, повтори?
— Прославом кличут, господин.
— Прослав… Некрещеный, что ли?
— Крещен, господин, в церкви Сасуквера крещен.
— Имя странное… Ну, да ладно, — отмахнулся ратник и поскакал дальше.
Прослав с облегчением выпрямился, перекрестился, надел шапку. Огляделся по сторонам. Обоз продолжал стоять на своем месте, впряженные в сани лошади с любопытством поводили ушами. Ни одна из них не хрипела от боли, и не билась в судорогах. В отличие от большинства битв, где на каждого павшего двуногого воина приходится по три-четыре коня, на этот раз сеча прошли мимо этих извечных спутников человека.
Зато мертвые люди были раскиданы везде — они лежали со рваными шеями или пробитыми спинами по берегам в розовых сугробах, они лежали между саней обоза, истыканные стрелами, они удерживались за деревья подступающего к самой реке леска, надеясь не упасть в расплывающиеся под ногами лужи крови. И Прослав отлично знал, что у многих из них за щеками, под панцирями, в штанах бесполезно пропадают золотые и серебряные монеты. Но отходить от саней он все- таки побоялся — как бы не приняли за одного из воинов. Нет уж, лучше в обозе посидеть. Он теперь боярину Батову принадлежит, хозяин смеха ради зарезать не даст — все-таки имущество. Защитит.
Боярин Батов вернулся не один, а еще с тремя воинами.
— Эй, Прослав! Давай, сани с порохом и ядрами ищи! — скомандовал он.
Серв, на этот раз не падая на колени, а просто сняв шапку и низко поклонившись, быстро нашел то, что требовалось — как-никак, постоянно рядом ставили.
— Отгоняйте в сторону, — скомандовал воинам боярин, а сам удалился к гарцующему неподалеку отряду. Иногда оттуда доносились гневные выкрики, иногда — смех. Воины указывали руками в сторону обоза и что-то обсуждали. Наконец, боярин вернулся назад.
— Ну что, отец? — спросил один из оставшихся с Прославом бояр.
— Трое саней, по жребию, ерошинскому новику отдали, — погладил бороду тот, — бомбарду и ядра мне оставили, но за трое саней посчитали. Остальное, по жребию, по повозке на трех ратников раскидали. Наши — вот эта телега, и крайние сани слева. Сейчас, Лука подведет.
Грозная рать поместного ополчения постепенно рассыпалась на небольшие отряды по десять-пятнадцать, иногда двадцать человек с тремя-четырьмя повозками. В большинстве случаев это были группы соседей, вместе возвращающихся назад, но вокруг боярина Батова неожиданно образовалась довольно мощная дружина из четырнадцати человек, трое из которых называли его отцом, а остальные — барином. Незадолго до заката они тронулись в путь, чтобы вскоре встать лагерем неподалеку от остальных — но уже отдельно. А после того, как утром двинулись дальше, больше уже никого из сотоварищей не встречали.
До боярской усадьбы добирались долго: целых четырнадцать дней. Но зато с весельем — воины устраивали скачки, шутливо рубились на саблях, сшибали рогатинами свисающие с елей шишки, перерубали ими тонкие ивовые прутья. Время от времени устраивали в лесу охоту — иногда загонную, а иногда уходя по следам зверя. Скучал только один воин — сын боярина Варлам. Постоянно торопил двигаться дальше, и в конце концов отец не выдержал:
— Сам поезжай, коли невтерпеж! Чего ты только нашел в этой уклее?
Молодой боярин, радостно поклонившись, умчался, а отряд неспешно двинулся дальше: сперва по Луге, потом вверх по извилистой Ящере, а когда она непролазно сузилась — зимником через болото к Оредежу, а уже там последних три версты до обосновавшейся рядом с глубоким и широким оврагом боярской усадьбы — по льду.
Серв, уже успевший понять, что попал в рабство к богатому дворянину, ожидал увидеть огромный каменный замок, может быть даже — с широким рвом и подвесными воротами, но вместо того обнаружил просто высокий частокол с заросшими мхом бойницами, да большой двухэтажный бревенчатый дом, над крышей которого выступало не меньше пяти печных труб. Похоже, в своей лесной глуши боярин Батов никого не боялся и не видел причин насыпать даже простую земляную крепость. И зачем ему тогда бомбарда понадобилась?
Встретили хозяина и его отряд шумно: с криками, со слезами, с бестолковой беготней подворников и поросячьим визгом — видать, чуяли хрюшки, чем для них обернется человеческая радость. Прослав весь этот гам переждал за воротами: обоз застрял первыми санями между створок, возничие тоже побежали вперед. Взятого же «на меч» серва там никто не ждал, и со своего места он не сдвинулся. Где-то через час повозки наконец-то пришли в движение, поползли вперед.
— Ага, Лука, — увидев Прослава, вспомнил боярин. — Смерда я привел, для Лядинского хозяйства. А то совсем, небось, в запустение пришло.
— Завтра отведу, барин, — кивнул сухонький старичок с длинной
