и ведомые — забираться наверх по мерзлым веревкам ничем не лучше, нежели по камням.
Был, правда, еще один путь, более спокойный — со стороны кладбища. Там, за дворцом, тропа выходила на каменистую долину, что много веков служила последним пристанищем для жителей селения. Скала, что возвышалась над дворцом, к кладбищу опускалась относительно полого — там ходить можно, а не карабкаться. То есть оттуда есть шанс подняться на обрыв над дворцом, спуститься и атаковать противника с тыла, а не колотясь лбом в стены большого дворца и его запертые ворота. Но вот беда — чтобы попасть в долину, нужно пройти мимо дворца по тропе. А она охраняется. Теоретически там можно и прорваться, но… Но тогда нападение со стороны кладбища не будет внезапным. Защитники успеют к нему подготовиться и почти наверняка отобьют приступ.
— Вот, электрическая сила, — сплюнул Олег. — Куда ни кинь, везде клин.
— Ты о чем, друже?
— Все о том же, Любовод, все о том же…
Ведун повернул коня, пустил его в галоп по ведущей в селение дороге, но в сотне шагов перед крайними изгородями натянул поводья, снова развернулся, вглядываясь в отвесный горный склон перед собой. Камень, стена, скала, монолит. Абсолютно неодолимое препятствие. Только на высоте с километр однообразие камня прерывается серым прямоугольником с восемью рядами окон. Ни добраться, ни забросить ничего, ни даже толком рассмотреть.
— Ты чего, колдун? — нагнал его купец.
— Смотрю, Любовод, смотрю.
— Ну, и как?
— Думаю…
— О чем, друже?
— О том, что камень этот тебе с собой носить надлежало. Уж сколько раз в беду попадали из-за того, что он в ином месте оказывался!
— Перестань, колдун, — попросил его купец. — Ну случилось, так случилось. Чего теперь — всю жизнь кориться? Кто же ведал, что Раджаф сей град неприступный захватить сумеет!
— Неприступных градов нет, друг мой, — покачал головой Середин. — Для захвата может не хватить сил, времени, желания. Но рано или поздно любая крепость падет.
— Как же ты в нее попасть сможешь, чтобы захватить? Тут и стража, и ворота прочные, и стена высоченная. Невидимкой, что ли, станешь да через трубу просочишься?
— Не-ви-дим-ка… Мысль интересная… Вот только что проку от одного невидимки? Да и Раджаф все дело обязательно испортит. Можно быть невидимым для обычных воинов — но никак не для колдуна.
— Что же тогда делать, друже?
— Думать, — пожал плечами Олег. — Думать. Должно быть в обороне уязвимое место. Иначе не бывает, обязательно должно быть.
— Нешто и в таком монолите можно трещину найти?
— А ты что скажешь, девочка? — повернул голову к невольнице Олег.
— Разве я чего пойму, господин? — пожала она плечами. — Это у мудрого Аркаима спрашивать надобно. Он умный, он колдун, он хозяин дворца сего. А ну тайный ход у него во дворце имеется, дабы убежать тихонько, коли опасное что случится?
— Тайный ход? Это было бы в самую жилу. Да… Ну что же, нового мы тут явно ничего не найдем. Давайте возвертаться.
Хорошо передвигаться верхом, с заводными, да еще по прямой, не петляя по городам покорным и непокорным. Два дня хода широкой рысью — и они снова оказались под стенами Каима.
Город после десяти дней мира изменился мало. Пробоины в частоколе остались незаделанными, штурмовые мостики лежали на своих местах, цепляясь за покосившийся тын. Единственное, что появилось как дань военному времени — это верховые патрули. Ополченцы, получив доспехи и настоящие боевые мечи, приосанились, ощутили себя значительными людьми и теперь покрикивали на подвозящих к городу сено и дрова работников по делу и без дела. Олега, впрочем, узнали сразу — и приветственно вскинули мечи, словно гридни на параде по случаю приезда высокого гостя. Ведун в ответ кивнул, передал им поводья коней, по намету поднялся на стену и через обугленный пролом взошел на город.
— К мудрому Аркаиму идем? — поинтересовался Любовод.
— А ты придумал, как дворец его взять можно?
— Рази не ты об этом мыслишь?
— Ну тогда торопиться ни к чему, — вздохнул Середин. — Отдохнем, подкрепимся, друзей проведаем. А там посмотрим, что к чему.
Перед люком дворца богов стояла стража — тоже из ополченцев, одетых в золоченые доспехи смолевников. Олега и его спутников воины узнали, склонили головы. А вот какой-то лысый бородач в шелковом халате, с лежащими на плечах румяными щеками — нет, и кинулся наперерез, едва они успели спуститься на два пролета:
— Кто вы такие, несчастные, чтобы ходить по ступеням, предназначенным лишь для ног великого из великих и мудрейшего из мудрейших?! Прочь, несчастные, и если вы ищете милости высокочтимого Аркаима, то поклонитесь страже у входа для смертных, передайте им свои мольбы и ждите ответа наверху.
— Ты кто такой? — не понял Середин, замедляя шаг.
— Я — верховный сардар мудрого Аркаима, голос его милости и воли, носитель слова величайшего, премудрый Ахтой Бао, червь! Как ты смеешь говорить при мне, не склоняя головы?! Проси о прощении немедля, или ты лишишься ее еще до заката.
— У тебя помощники есть, сардар? — поинтересовался Олег.
— О чем ты говоришь, несчастный? Али ты не понял, что нить твоей жизни стала тоньше волоса и может прерваться от одного моего взгляда?!
— Я говорю о тех, кто станет заниматься твоим ремеслом после твоей кончины. — Ведун вытянул из ножен саблю.
— И поверь, мудрый Аркаим не станет обижаться на моего друга из-за такого пустяка, как твоя голова, — с усмешкой добавил из-за плеча Середина купец.
— А-а-э-э-а-а-в-вы? — растеряв свои грозные слова, попятился сардар.
— Зови помощников, — напомнил ведун, спускаясь за ним следом.
— Что желают высокочтимые гости? — сглотнул щекастый Ахтой Бао.
— Слуг, чтобы пол помыли.
— Г-где?
— Здесь. Он сейчас вся в крови будет. Где помощники?
— Нам нужны покои для отдыха, банька, чтобы помыться, запеченный поросенок и жбан хмельного меда, — перечислил Любовод.
— И тот, кто обо всем этом позаботится, — добавил Олег.
— Я-а… — осторожно предложил верховный сардар. — Я готов и сам исполнить ваши пожелания… Если вы несколько обождете со своим гневом… Господин…
— Однако ты стал зело грозен, друже, — усмехнулся в самое ухо купец. — Ровно князь великий, что за взгляд косой испепелить способен.
От этой похвалы ведуну стало немного не по себе, и он, словно оправдываясь, ответил:
— Я не видел этого таракана ни среди своих ополченцев, ни среди честно бьющихся горожан. Почему же сей смертный, пересидевший все опасности в какой-то яме, ныне пытается истребовать от нас почтения? А, Любовод? И почему бы мне не отсечь эту башку сейчас, раз она не
