— Стой! — вскинул руки Олег.
— Что тебе, чужеземец? — нервно дернулся правитель. — Ты передумал?
— Оглянись вокруг, мудрый Аркаим. Неужели ты не видишь? Вокруг святилища стоит стена. Не каменная, живая. Здесь царит покой, тишина, святость. Ты что — хочешь все разрушить и устроить тут базарный день? Ты уверен, что богу хочется именно этого?
— Да, — кивнул тот. — Да, чужеземец, ты прав, ты опять прав. Здесь все появилось по воле бога, и не нам все это нарушать. Эй, воин! Никаких дорог. Выставить оцепление, сюда перенести только шатер и жаровни. Пусть сотник выделит людей, очистит святилище от снега… Книгу доставим на носилках. Но это я сам… Воин, передай сотнику, чтобы поберег живую стену вокруг святилища! Она сотворена волей нашего бога.
Урсула, нервно всхлипывая, прижалась к груди ведуна, сведя локти вместе и засунув нос между кулаков.
— Да что с тобой, девочка? — обнял ее Середин. — Все было хорошо, и вдруг…
— Мне страшно, господин. Не знаю отчего. Вдруг так страшно стало…
— Не бойся. Все будет хорошо. Наверное.
— Ты не веришь, господин?
— Во что?
— Мне страшно. Мне никогда не было так страшно.
Тем временем вокруг закипела работа. Воины, взятые с собой слуги, жрецы храма спешно разгребли снег, очистили стену над площадкой, натянули над святилищем парусиновый полог, с которого по сторонам упали матерчатые же стены. Вдоль них слуги выставили два десятка низких треножников с широкими медными чашами, выложили на каждом небольшую поленницу, подожгли.
Рабыня повернула голову к скале, внезапно напряглась:
— Ты видел, господин?
— Что?
— Идол на скале, господин. Он зеленый, зеленый! Я говорила тебе про предсказание, что дал мне еще в гареме заезжий мудрец?
— Да, говорила. А теперь ответь, ты веришь мне?
— Я принадлежу тебе, господин.
— Так вот, девочка, сегодня тебе ничего страшного не грозит. Ты веришь? Твоя жизнь в полной безопасности. Правда, ты потеряешь несколько капель крови. Но ведь ты сама этого хотела? Всего несколько капель — и ты станешь в несколько раз богаче меня, сильнее меня, знаменитее, властнее…
— Я всегда хотела остаться рядом с тобой, господин. Лучше быть голодной с тобой, чем сытой в богатом гареме. Не обманывай меня. Все равно, пока ты меня не продашь, я остаюсь твоей рабой. Пусть даже самой богатой рабой во Вселенной.[5]
Костры на жаровнях тем временем разгорались, под пологом становилось более-менее тепло. Во всяком случае, пар изо рта больше не вырывался, а снег под ногами, не выметенный дочиста, превратился в мелкие капельки.
Колыхнулась матерчатая стена, внутрь заскочил жрец храма книги, упал на колени, поцеловал землю и, торопливо вскочив, отодвинул полог. В святилище, мерно покачиваясь, вошли восемь молодых служителей. На их плечах покоились носилки с сундуком, вместилищем книги Махагри. Следом появился мудрый Аркаим, кивнул:
— Опускайте.
Служители медленно поставили носилки на землю, отступили.
— Давай, давай, не тяни!
Пожилой жрец снова опустился на колени, склонил голову, вознося неведомую молитву, затем открыл сундук, извлек завернутый в парчу предмет, поцеловал, поднялся во весь рост и выложил его на крышу дубового навеса над сундуком, ставшего с этого момента возвышением под книгу. Края парчи расползлись, опадая вниз, и святилище наполнилось зеленоватым сиянием.
— Да! — Мудрый Аркаим развернулся к идолу: — Мы здесь, великий Итшахр! Мы пришли, дабы выполнить твою волю, запечатленную в тысячелетиях, чтобы выпустить твою силу, отнятую у людей, чтобы объединить наши миры и отдать их под руку единого, самого могучего бога!
Правитель опустился перед каменным изображением на колени, склонил голову и замер так на несколько минут. Все ждали. Наконец он поднялся, подошел к Олегу, положил руку Урсуле на плечо:
— Идем, милая. Пришел час второго жертвоприношения, жертвы крови.
Девушка двинулась за ним. но при этом мертвой хваткой вцепилась в руку ведуна, и тот, волей-неволей пошел следом.
— Сними это… — Мудрый Аркаим снял с ее плеч соболиную накидку, кунью шубу с бобровой оторочкой. Окинул взглядом плотную шелковую курточку и штаны. — Разденься.
— Нет, — замотала головой невольница.
— Послушай, милая, посмотри на себя. Ты вся в шелках! Не хочешь же ты, чтобы я резал тебе горло из-за нескольких капель крови.
— Нет! Никогда! — отпрянула к Олегу Урсула. — Не хочу!
— Что? Чужеземец! — У мудрого Аркаима заиграли крылья носа. — Что теперь?
— Она же женщина, — укоризненно покачал головой Середин. — Она стесняется.
— Все вон! — взмахнул руками правитель. — Оставьте нас одних.
Огни на жаровнях заплясали от ворвавшегося ветра и снова замерли после того, как матерчатые стены опустились за ушедшими людьми. Мудрый Аркаим проводил их взглядом, после чего неожиданно опустился перед рабыней на колено:
— Я никогда не говорил тебе, как ты красива, смертная. Ты удивительна, как проснувшийся подо льдом шафран, пробивающийся сквозь снег к солнцу, ты прекрасна, как небо, на которое невозможно налюбоваться. И меня не удивляет, что в тебе, словно в сияющем солнце, скрыта величайшая сила, недоступная никому из бессмертных колдунов и великих богов. Я потрясен твоею красотой, чудесное создание, порождение наступающей на мир весны. И я никогда не разрушу этой красоты, не нанесу ей урона. Отдай мне каплю твоей силы, великая богиня. И давай сделаем это так, чтобы у тебя не осталось после этого никаких шрамов. Помоги мне, милая. Помоги…
Урсула застыла, словно очарованная дудочкой крысолова, и уже не воспротивилась, когда мудрый Аркаим не торопясь расстегнул деревянные пуговицы у нее на плече, снял шелковую куртку, спустил левую лямку, обнажал все еще маленькую грудь, похожую на перевернутую фарфоровую пиалу с красной точечкой посередине, поднял ее руку вверх. Легонько тряхнул рукавом — и в его ладони оказался небольшой, размером с два сложенных вместе пальца, обсидиановый нож. Черный клинок сверкнул алыми отблесками множества жаровен, скользнул по внутренней стороне руки невольницы и исчез так же быстро, как появился. Урсула вроде даже и заметить ничего не успела. Во всяком случае, от боли не вскрикнула.
Мудрый Аркаим, как и обещал, прижал к женской руке ладонь, собирая в нее медленно струящуюся кровь. Капли, что поначалу легко выступали из кожи, собираясь в тонкий ручеек, проступали все реже и реже — рана закрывалась коричневой корочкой. Наконец правитель отступил, вскинул ладонь с драгоценной жертвой, повернулся к идолу, опустился перед ним на колени:
— К твоим ногам приношу жертву крови, великий Итшахр. Вторую жертву, жертву силы. Открой нам мудрость предков, Итшахр, возлюбленный бог наш. Сделай нас снова равными богам и раздели с нами общую радость!
Правитель торжественно вылил жертвенную жидкость, стараясь сделать это так, чтобы хотя бы немного ее протекло по зеленому полированному малахиту. Олег же подобрал соболью
