посередине. Продеваем ремешки, чтобы обвязать вокруг подошвы. Передний ремешок — за голень, задний — над стопой. На лыжах когда-нибудь ходили?
— Какие же это лыжи, хозяин? — возмутился Твердята. — На лыжах носки должны быть загнуты, дабы в наст не зарываться!
— А где ты снег видишь, родной? — не выдержал Олег. — Делай, как показываю, и уж постарайся. От этих палок твоя жизнь скоро зависеть будет.
Охотники взялись за работу — проковыряли ножами отверстия, вдели ремешки, примерили получившиеся штуковины по ноге, потом сняли и положили рядом с собой, готовые схватить при первой необходимости. Теперь оставалось только ждать.
— С невольниками в Персию плыть придется, — вздохнул Твердята. — Али в султанат. Так до зимы не обернемся, там тепла придется ждать. Зато доля нынче ладная на каждого вырисовывается. Я так посчитал — токмо рабов по три на каждого. Ну все пополам, само собой, делится. Но ведь и еще прибыток всякий был. Зеркала, ачмарец этот, прочая рухлядь. Тут гривен по десять каждому набегает. А, Волынец?
— Ты опять все не пропей, счетчик, — посоветовал моряк.
— Не, теперича не пропью, — уверенно замотал головой Твердята. — Перво-наперво гривну матери отдам, пусть порадуется богатству на старости лет. Она меня сколько раз из грязи вытаскивала, отмывала, подкармливала. А коли, тьфу-тьфу, опять меня нелегкая на кривой кобыле объедет, так хоть выручать без разора станет. Опосля дом куплю. Не в Новгороде, там за такое серебро рази столб для гвоздя купишь. На выселках куплю, на Волхове. Со двором, с огородом. Опосля к Люборосе стану подковки подбивать. Она страсть любила надо мной посмеяться, да и подмогала иногда. Сам понимаешь, когда баба над тобой пошутить любит, стало быть, дышит неровно. Смотрит да смотрит. Да внимание обратить хочет. Любороса баба красивая… Да хваткая, у нее не забалуешь. Она мне пить не даст. Я и сам не хочу, да так выходит.
— Не успеешь все за зиму, — покачал головой Волынец. — А по весне, коли помнишь, завсегда лед уходит. И купцы ладьи на воду спускают. Серебро, я так понимаю, ты уже потратил. Стало быть, опять пора с Любоводом реки тропить.
— Как потратил, когда? — удивился Твердята.
— Сам считай, — ухмыльнулся моряк. — Гривну матери. Семь гривен за дом. Плохой ведь ты покупать не станешь? Гривну — Люборосе на подарки всякие, да на угощения, да на подковы, что сам хочешь.
— Подожди, — забеспокоился Твердята. — Почему гривну? Почему…
— Идет… — оборвал их мечты о будущем Олег, погладив свое запястье. — Рядом уже.
Ведун встал, вглядываясь в заросли рябины. Но треск послышался намного левее, в орешнике, и в лучах солнца красновато блеснула медь.
— Так чего делать-то ныне, хозяин? — с тревогой спросил Волынец.
— Глупый вопрос, — подобрал Олег с земли доски с ремешками. — Драпать, конечно.
Он повернулся и первым бросился бежать. Мгновением спустя следом припустили остальные охотники. Середин пытался выдерживать средний ритм, чтобы не запыхаться раньше времени и внимательно смотреть под ноги. В получившейся ситуации подвернуть ногу — гарантированная смерть. Как он помнил, на пути сюда река и поросшее травой болото сближались. Вниз по течению они расходятся. Значит, впереди должна быть топь.
И действительно, вскоре среди деревьев показались просветы, вековые сосны и березы сменились низкой порослью. Крест между тем потихоньку остывал — медный страж двигался заметно медленнее людей. Правда, у него имелись некоторые преимущества. Он явно никогда не спал, не уставал, не останавливался поесть или попить. Так что в средней скорости его показатели получались неоспоримо выше. На длинной дистанции живому существу его не обогнать.
Олег, снизив шаг, вышел на колышущийся травяной дерн, кинул на него досочки, быстро подвязал к ногам и совсем уж медленно двинулся дальше. Варяги и моряки обогнали его на первых же саженях, и их пришлось осаживать:
— Эй, не разгоняйтесь, мужики. Если сбежим от стража, он опять погонится за ладьями.
— А че, лучше, когда он нам в спину дышит, хозяин? — хмыкнул Твердята.
— Само собой, — кивнул Олег. — Тогда он пойдет за нами.
— Ты чего, хозяин? Решил нас этому монстру скормить?
— А ты под ноги себе, Твердята, не смотрел? Там что?
— Трава, болото.
— Вот именно. Эта каша под нами и то качается. А мы легкие и на лыжах. Как, по-твоему, что здесь будет с ходячей бронзовой болванкой?
— А-а-а… — Лицо моряка расцвело пониманием. — Буль-буль ему будет. Эй, пугало огородное, ты где? Мы тебя ждем!
Страж отстал от них всего минут на десять. Очень скоро березки затрещали, ложась ему под ноги, позолоченная медь замелькала среди кустиков. Больше всего ведун опасался, что воин остановится на краю болота, — но тот пошел. Сделал несколько шагов, провалился по колено. Замер. Потом решительно сделал еще десяток шагов, разбрызгивая торф и тину, погрузился немногим ниже пояса, опять встал.
Олег кашлянул, люди от греха отошли на десяток саженей.
Воин продвинулся чуть меньше — по ухнулся по пояс и, словно в задумчивости, встал.
— Эй, ты, чудо жестяное! — весело проорал Твердята. — Где ты шляешься, где девок держишь? Всяких баб я за эти дни перемял, да бронзовой ни одной. Скажи, где жена живет? Я и к тебе наведаюсь!
Страж вдруг взмахнул рукой, метнул палицу. Послышался жирный чавкающий всплеск, заколыхалась травяная корка, закрывая место разрыва, и Твердяты не стало.
— Медная болванка с чувством собственного достоинства, — пробормотал Олег. — Это что-то новое.
Он кивнул Волынцу и варягам, они все вместе начали отступать. Медный страж двинулся следом, с каждым шагом уходя все глубже, и спустя несколько минут исчез вовсе.
— И да пребудет сия бездна твоим вечным упокоением, — с облегчением произнес Середин. — Вот и все. Давайте выбираться.
Людей он повел не назад, а дальше по колышущейся трясине. Где-то через полверсты он увидели впереди мачты ожидающих кораблей, и спустя час им на глубоко проседающую даже под лыжами травяную корку бросили спасительные веревочные концы.
Ладьи скатились вниз вдоль всего болота, не останавливаясь, миновали городище-фабрику и только верст на десять ниже причалили к левому берегу. Впервые за последние дни людям не нужно было ничего бояться, впервые они могли спокойно выспаться и отдохнуть. Любовод даже приказал открыть крышки трюмов, чтобы невольники тоже могли подышать свежим воздухом и полюбоваться синим небом — все здоровее будут.
Моряки извлекли на свет бредень, прошлись с ним по водорослям, колышущимся меж камней, и каким-то чудом зацепили севрюжку килограммов на сорок и такую же щуку. Щуку, правда, выпустили — все почему-то были уверены, что ее мясо будет жестким, а севрюжку сварили, честно разделив на порции.
— А ведь я тебе жизнь спасла, господин, — внезапно вспомнила Урсула, обсасывая рыбий позвонок. — Теперь ты должен исполнить любое мое желание.
— Разве я гном — желания исполнять? — усмехнулся Олег.
— А кто такой гном?
