«Серный дым – лучшее зелье от любой нежити, – вспомнил Зверев уроки Лютобора. – Если бы люди могли жечь серу постоянно, волхвам было бы нечего делать. Увы, когда рассеивается дым, нежить извращается».
– Сюда, – махнул рукой боярин. Холопы, Андрей и боярыня подошли, встали полукругом напротив алтаря. Священник куда-то ушел и вскоре вернулся в шитой золотом фелони. Следом шел помощник с кадилом в руке. Зверев, оглядываясь, поднял глаза – и замер от неожиданности, встретившись взглядом с Богом. Именно такое впечатление производило суровое лицо, нарисованное изнутри на куполе собора. Осиянное нимбом, сухое, как у каторжанина, оно пронзало стоящего на каменном полу новика суровым взглядом, точно вопрошало: достоин ли ты жить на этой земле?
Священник рассказывал что-то о грехах чревоугодия, лени, блуда, богохульства и еще многих других, Просил за них прощения, крестился, клал поклоны. Холопы и их хозяева внимали, тоже крестились и кланялись. Наконец служба закончилась, батюшка отошел в сторонку, встал, опустив голову и перебирая четки. Боярин Лисьин шагнул вперед, поклонился, осенил себя знамением:
– Простите, други, коли согрешил в чем-то.
Приблизился к батюшке, и они зашептались. Длилось это минуты две, затем священник накрыл Василия Ярославовича какой-то тряпочкой, перекрестил. Боярин отступил к холопам, и Андрей понял, что настала его очередь – очередь сына.
Зверев, стараясь выглядеть спокойно, подошел к священнику, остановился. Умом он понимал, что Лютобор никогда не пытался противопоставить его церкви, что опасности для него здесь нет, но все равно нервничал. Спохватившись, Андрей повернулся к остальной боярской свите, поклонился:
– Простите, други, коли согрешил в чем-то, – перекрестился, вернулся на место.
– Грешен ли ты в чем-нибудь, сын мой, мучит ли тебя совесть, спокойна ли твоя душа? – ласково спросил батюшка.
– Я… Я люблю поесть, я ленив…
– Повторять те грехи, что я отпустил общей молитвой, ни к чему, сын мой. Есть что-то такое, о чем я не говорил?
– Есть, батюшка, – вздохнув, кивнул Андрей. – Я общаюсь с язычником. Он признает православие, но не желает становиться христианином. Он совершает старые обряды.
– Это большая беда, сын мой, большая беда, – покачал головой священник. – Большая беда для твоего знакомца. Отказываясь от лона церкви, он губит свою бессмертную душу. Но крепка ли твоя вера? – вдруг встревожился он. – Язычник пытался отринуть тебя от истиной веры?
– Нет, – покачал головой Зверев. – Он даже приветствовал мою веру и настаивал, чтобы я посещал храмы и совершал все обряды.
Это было истинной правдой. Лютобор говорил, что у внуков Сварога много богов. Скотий бог Велес, бог справедливости Белбог, богиня земли Три глава, Среча – богиня ночи, Перун-громовержец, Мара, Ладо, Хоре, Макошь, Ния, Похвист, Стрибог, Стратим. Не будет ничего страшного, если человек начнет отдавать положенные требы не только этим богам, но и еще одному, пусть и иноземному. Раз этот бог набрал такую силу, глупо отвергать его покровительство.
– И он язычник? – усомнился священник. – Ты должен убедить его спасти свою душу, сын мой, обратиться к истинной вере, принять крещение. Это твой долг перед Всевышним и твоим знакомцем, сын мой. Ты понял меня?
– Да, батюшка.
– Ты хочешь признаться в чем-нибудь еще?
– Еще? – Андрей задумался. – Я ни разу не соблюдал пост во время похода на ливонский орден.
– Господь дозволяет отступаться от поста тем, кто в пути, либо в ратном походе, сын мой. Не беспокойся об этом прегрешении. Что-нибудь еще?
– Вроде больше нет, – пожал плечами новик.
– Ты был в походе, сын мой. Не довелось ли тебе проливать крови?
– А-а, было дело. В замке там человек шесть-семь мочканул… – Андрей осекся, не понимая, откуда на его губах взялось это похабное слово, и осторожно закончил: – Но они были схизматиками, святой отец. Не христианами.
– То, что они отринули веру и имя Христа, еще не лишило их бессмертных душ, сын мой! – сурово отрезал священник. – И грех смертоубийства надобно отпустить тебе особо! Ты должен будешь дважды прочитать молитвы за упокой души каждого из убиенных, сын мой. Быть может, Господь смилуется и все- таки не допустит этим несчастным гореть в геенне огненной. Ты понял меня, сын мой?
– Да, батюшка.
– Тогда… – на голову Зверева легла тряпица, – отпускаю тебе грехи твои…
Вслед за Андреем на исповедь сходила боярыня, следом еще четверо из десятка холопов. Когда о прегрешениях рассказали все, священник ушел за алтарь, вернулся и начал новую службу. Оставалось уже совсем немного – если здешний обряд не отличался от того, которого придерживались святые отцы в храме у Крестового озера.
И действительно, вскоре второй священник принес чашу с причастием. Кровь и плоть Христова, кагор и облатки.
– Не ел ли ты сегодня, сын мой? – спросил боярина, первым подошедшего к причастию, святой отец.
– Нет, что ты, батюшка. И из людей моих никто сегодня кусочка во рту не держал.
Это предупреждение заметно ускорило обряд. Больше батюшка никого ни о чем не спросил. А может, он тоже устал и решил поторопиться.
Когда люди вышли на воздух, Великие Луки уже погрузились в глубокий мрак.
