– Сало это сотрите, – отпустив ствол, затряс руками Зверев, – и ко мне в светелку. Отогреются – посмотрю.
Мужики тут же принесли из-за дома пук сена, споро вычистили стволы, поволокли в дом. Андрей пошел следом. Но не за ними – постучался в горницу отца.
– Я не помешаю?
– Отчего же, сын? Заходи…
Помещение, которое в будущем будет принято называть кабинетом, по размерам раза в полтора превышало спальню Зверева и вместо окон имело узкие бойницы – эта сторона дома смотрела наружу, за стены усадьбы. Здесь стояли два огромных, тяжелых шкафа, несколько сундуков и настоящее французское бюро. Причем не трофеем взятое где-нибудь в Литве, а купленное ради гонора в Москве у вернувшегося из-за моря купца. Этим отец уже хвастался.
Сейчас же приказчик, свесив голову, стоял перед хозяином, а Василий Ярославович внимательно вчитывался в длинный свиток.
– Афанасий, а отчего стволов два? Мы ведь у кузнеца один заказывали!
– Степан сказывал, дело новое, непривычное, – повернувшись, поклонился господскому наследнику мужик. – Сделал два. Сказывал, какой не понравится – назад возверните. Он опосля на нужное что перекует.
– Ты представляешь, Андрей, – перебил приказчика боярин, – князь Шуйский, воевода Великолукский, затеял стену городскую поднимать. Желает, чтобы мы башню нашу на тридцать венцов надстроили и стену на две сажени в обе стороны подняли. Нешто такое в конце зимы, перед летом затевают? Летом и так работы везде невпроворот! Отчего перед зимой о сем не помыслил? А, Афанасий?
– Да разве ж я это, боярин? То воеводе жаловаться надобно, пусть он решает, как поступать. Но по дворам сказывают, у бояр у всех недовольство такое. Коли пожелаете, я и ваши слова передам.
– Ополчение он смотреть не сбирался? Нет? Боится Шуйский, что помещики соберутся разом. Будет ему тогда вече Новгородское… Кстати, о смотре. Ты броню привез?
– А как же, боярин, – спохватился мужик. – Под облучком спрятал, рядом, оно надежнее. Один миг, принесу.
Оставшись один, Василий Ярославович свернул грамоту, кинул на полку бюро:
– Вот такая жизнь у нас, сын. Токмо порадоваться году успешному захочешь, токмо приказчик, расторговавшись, серебра привезет – ан уж тянут его из тебя, как щенка за уши. Когда же кончится сие? Иной раз шляхте завидовать начинаю. Вот они живут! На короля им плевать, на города плевать, что желают, то и воротят. Воевать за королем идут токмо славы ради да за добычей. А не по нраву что – развернулись да по домам. Крестьянам господа полные, выше Бога себя ставят. Хотят – судят, хотят – порют, хотят – соседу продают. А у нас чуть тягло добавь – крестьяне враз разбегутся. Оброк заплатил – и в своей воле полной. Тебе же и усадьбу отстроить надо, и городу воеводскому стену поставь, и воина с каждых ста чатей государю на службу выстави. Ну, и как делать сие, со смердов ничего не требуя? Отъеду. Ей-богу, отъеду. Под руку Сигизмунда попрошусь, поместье на прокорм истребую, дом стеной обнесу да запрусь ото всех. Пусть сами, как знают, дела свои творят! Правители…
– Вот она, боярин! – вернулся в горницу приказчик, положил на сундук у окна полотняный сверток.
– Ну, давай, сын, – кивнул Василий Ярославович. – Открывай.
Зверев откинул края тряпки, с удивлением глянул на груду железных колец, наклонился над ними. Каждое из колечек имело толщину миллиметра три, жоло пяти в ширину, на каждом шла гордая надпись:
«С нами Бог». Не лень же было человеку выбивать! Или у него такой штампик есть?
– Ну, примерь, – широко улыбаясь, предложил боярин.
Андрей потянул одно из колец, и груда чудесным образом превратилась во вполне привычную косоворотку с короткими рукавами. Новик перехватил броню за подол, накинул на голову, позволил железу сползти вниз, застегнул крючки ворота. Подол байданы доставал почти до колен – но это без поддоспешника, без пояса. По сравнению с кольчугой вес ее совершенно не ощущался.
Вдруг боярин выхватил косарь, полоснул Зверева поперек груди. От неожиданности паренек вскрикнул… Ну да, чего бояться? Он же в броне! Василий Ярославович довольно засмеялся, спрятал нож и обнял сына:
– Ну, все. Теперь воин, истинно воин. В реестровую книгу можно вписывать… Да не можно, а нужно! По весне и сделаем. Иди, матери покажись.
Ольга Юрьевна была занята – разбиралась с доставленными припасами. Андрей отвлекать ее не стал, ушел к себе, присел перед уложенными на сундук гранеными стволами.
Калибр оружия был явно не с большой палец, а раза в два крупнее, миллиметров под тридцать. Хотя, наверное, кузнец выбирал диаметр по своим перстам – а они у Степана не маленькие. Ствол оказался не выкован целиком, а сварен из шести железных полос, каждая толщиной с палец. Это вызвало у Зверева некоторое беспокойство: а ну, на всю толщину стык не проварился? Разорвет ведь в куски вместе со стрелком! Но на глазок этого ведь не определишь, ультразвука тут нет. Запальное отверстие находилось примерно на пять сантиметров выше тыльного конца ствола и имело диаметр больше трех миллиметров, но в глубину быстро сужалось.
– Белый! – выглянув из светелки, позвал новик. – Пахом, ты меня слышишь?
– Да, здесь я. – Через несколько секунд после окрика по ступенькам застучали сапоги.
– У нас свинец есть?
– Есть немного, у матушки Ольга Юрьевны. Трубы свинцовой кусок остался. Ну, от той, по которой от колодца к прачкам вода течет. Посуда еще кое-какая у хозяйки есть. А зачем?
– Потом поясню. А кожа толстая, ненужная?
– Ну, валяется у кухни свиная, порченая.
