«разгрызать» такое же толстенное дерево. Народная дипломатия дала неожиданно быстрый эффект: на склоне города появились сразу трое убеленных сединами стариков с яблоками и цветами в руках.
— Еще немного, и у нас в обозе будет заложников больше, нежели ратников, — тихо отметил Любовод. — А без них никак…
Эта осада оказалась самой короткой за весь поход. Вечером горожане принесли клятву верности мудрому Аркаиму, вынесли угощение. Утром вскрыли могилы на древнем кладбище, и четыре сотни воинов сразу из могил двинулись в поход. Учитывая размеры пополнения, Олег даже свел его в новый, пятый легион.
Дорога, ведущая на север, оказалась почти втрое шире, нежели та, что шла к Птуху от реки, а потому Олег смог составить колонны по семь воинов в ряд — огромное преимущество, если вдруг внезапно придется разворачивать походный строй для отражения атаки. Но атак не случалось — хотя вдалеке, на границе видимости, постоянно маячили верховые дозоры. Великолепная тактика степняков — стремительность, маневр, изматывание противника до полной потери сил — становилась бессильной при обороне городов и весей. Тяжелые медлительные легионы просто шли и шли, отнимая у маневренных банд одну опору за другой, — и легкая конница обязана была встать на их пути и погибнуть, раздавленная неспешной поступью пехоты, либо сдаться, отдать на милость победителя все то, что невозможно приторочить к седлу или увезти в легкой кибитке.
В этот раз переход занял целых четыре дня, прежде чем заложник из Птуха, добровольно вызвавшийся ехать рядом с воеводами освободительной рати и указывать дорогу к столице, кивнул на дымки, что поднимались к небу за густым, но еще совсем молоденьким березняком:
— Аналараф, господин. Один из самых ценных городов великого Раджафа. Здесь плавят медь и серебро для торговли со степью. — Скуластый, с крохотными глазами-бусинками проводник усмехнулся. — Они спалили в печах лес на три дня пути вокруг и теперь возят его от самого Атшаха. А вокруг посадили новый лес, дабы детям легче трудиться было. Но, сказывают, рудники опустеют раньше, нежели березы успеют набрать рост.
— Ничего, — ответил ведун. — Чтобы лучшие из берез набрали больше роста, лес можно уже сейчас прореживать. Не знаю, как для плавки серебра, но на уголь для кузни сойдет и такая древесина.
— Уголь? — не понял проводник. — Тот, что остается в кострах, когда они потухнут?
— Почти… — удивился Олег такому пренебрежению. — А чем же ваши печи топятся, когда вы металл плавите?
— Дровами, естественно, — пожал плечами проводник. — Чем же еще?
— Дровами? Медь выплавляете? — поневоле зачесал в затылке Середин. — Хотел бы я взглянуть на такую печку…
— Они здесь…
Дорога сделала небольшую петлю и расползлась в стороны, превратившись в утоптанную до каменной плотности глиняную площадь размером с футбольное поле. Видимо, именно тут и разгружали возки с дровами для плавильных печей. Сам город размерами не превышал Птуха, но вот труб над его поверхностью торчало в несколько раз больше. Однако сегодня не дымила ни одна, равно как ни одной телеги и ни одного человека не находилось на площади. Судя по всему, приход вражеской армии здесь ни для кого неожиданностью не стал.
— Интересно, к добру это или к неприятностям? — вслух подумал Олег. — Народ здешний намерен драться — или уже зубрит клятву верности мудрому Аркаиму?
— А там что за дубрава, человек? — поинтересовался Любовод, указывая за город. — Округ токмо березы качаются, а там деревья вековые, аж небо подпирают.
— Кладбище, господин. На кладбище лес не рубили, дабы не тревожить мертвых.
— Интересно…
Олег пришпорил коня. Купец и проводник помчались следом. Обогнув Аналараф вдоль самых склонов города, ведун подъехал к дубравнику и натянул поводья.
— Глянь, Любовод. Похоже, по итогам нашего наступления последовали первые рациональные выводы.
— Непонятно глаголешь, друже, — промолвил новгородец, оглядывая рощу, всю изрытую глубокими, в рост человека, ямами и заваленную кучами свежей земли. — Однако, вестимо, мертвецов здесь более нет. Вывезли. Опасаются, что силу ты лишнюю наберешь.
— Ну, — вздохнул Олег, — в этом есть и добрый намек. Коли покойников увезли, стало быть, город оборонять не намерены. Сдали его заранее, не надеются отстоять. Давай-ка, смертный, спешивайся, да на склон полезай. Расскажешь, что от горожан требуется, дабы гнева правителя законного избежать. А нужно мне от Аналарафа то же самое, что и от Птуха твоего. В общем, знаешь.
Присяга, приносимая босыми коленопреклоненными горожанами, уже не вызывала у Олега никакого душевного трепета. Поклялись, постучали головами, ушли. Рутина… Вот с угощением здесь было получше: настоящая подкопченная ветчина, изюм, курага, груши, черника, целиком запеченные куриные тушки. Утром обоз пополнился на полсотни возков. Олегу столько не требовалось — но заложники, заложники. Без них верить новообращенным до конца было нельзя. Хотя — может, и пригодятся.
Без штурмов не было добычи — Любовод и Ксандр загрустили. Будута, между тем, привыкнув командовать взятыми в поход крестьянами, как своими холопами, вконец обленился — лишь покрикивал да давал заложникам указания, что делать, кого и чем угощать, кого и как на ночлег укладывать. Сам же, казалось, даже по нужде с расстеленной в одной из кибиток кошмы не вставал. Во всяком случае, Олег беглого холопа на ногах уже не видел дня три.
— Сколько до следующего города, смертный? — поинтересовался Олег, когда первый легион втянулся в тракт.
— Я так мыслю, господин, коли обычным шагом, не поспешая, три дня без малого будет, — ответил добровольный проводник.
— Что-то далеко больно между городами у вас ныне. Раньше получалось, за два дня от селения до селения ходили.
— Дык, господин, малые выселки меж большими селениями имеются, — признал проводник. — Города — они больше ремесленные. Нет в них, почитай, земледельцев. А как леса округ изводятся, иные люди прикочевывают. Которые к земле привычнее. Земля истощится — так в иные места уходят. Вечером на Воровскую пустошь придем — сами увидите.
— Что увидим?
— Дык ремесленники с Аналарафа, как леса вкруг города извели, оттуда дрова возить начали. Свели все под корень. Опосля туда из-под Птуха пастухи ушли. Трава добрая росла на вырубках. Поросль новую потоптала скотина, корни подгнили. Опять же, навоз. Ну, через пять лет луга эти засадили хлебом да репой. Через девять лет урождаться все перестало — собрали они свои юрты и на север ушли. А пустырь воровской этот остался. На нем ныне, окромя травы дохлой, ничего не урождается. Чисто степь получилась. Наволок там от ручья ивами зарос весь, да за холмом земля Та-Кема — там не рубили, лес уцелел. А меж ними — чисто степь выгоревшая.
— Больно много ты знаешь для простого ремесленника, смертный, — повернул к нему голову Олег. — Откуда?
— Дык все знают, господин, — опустил голову проводник, но предпочел замолчать.
Дорога тянулась и тянулась через бесконечный березняк, показывая, насколько рьяно взялись за возрождение природы мастеровые Аналарафа. Саженцев они, конечно, не вкапывали, но даже чтобы просто собрать созревшие семена берез, привезти их и рассеять на пространстве в десятки верст, все равно требовалась изрядная воля и целеустремленность.
