Крепкие руки в кожаных рукавах схватили седого за грудки.
— Да я тебя, сука контрреволюционная, за такие разговорчики своими собственными руками задавлю, понял!
Седой, отчаянно ругаясь, вырвался из крепкой хватки и теперь боролся со своей кобурой. Но тут раздался выстрел, за ним другой, и комиссар мешком свалился в заросшую травой канаву. В следующую же минуту из-за кустов появилось несколько силуэтов. Люди в выцветших гимнастерках, вооруженные винтовками, бежали к месту трагедии.
Но перед глазами возникло и еще нечто… нечто напоминающее ствол ручного пулемета.
— Командир, нет! — закричал бежавший первым.
Но кто-то из бегущих за ним уже щелкал затвором. И ствол пулемета вдруг завибрировал, выплевывая в приближающихся бойцов огненную смерть. Крики раненых смешивались с хрипом умирающих. А уже через минуту все было кончено. На проселочной дороге в самых невероятных позах лежали восемь трупов. Кровь из ран изливалась на землю, вязким ковром устилая пыльные колеи. Рядом с одним убитым, в кровавой луже, лежал небольшой предмет округлой формы. Видимо, он вывалился у красноармейца при падении. К нему потянулась широкая ладонь. Из кожаного рукава показался манжет армейской гимнастерки. С поднятого предмета вниз падали алые капли. Постепенно избавляясь от этого жуткого красного покрытия, он приобретал знакомые очертания. Сначала обнажился широкий лоб. Он перешел в крутые надбровные дуги, нос, губы, заканчиваясь короткой бородой колышком… С чужой ладони смотрело запачканное человеческой кровью строгое лицо вождя пролетариата.
Жуткий сон оборвался так же резко, как и начался. Минуты две я сидел и хлопал широко открытыми глазами, лишь с трудом осознавая, что по-прежнему трясусь в рейсовом автобусе. Что бы все это могло означать? С чего мне вдруг приснился этот сон? Невысказанный вслух вопрос царапал черепную коробку изнутри, пытаясь выбраться каким-нибудь иным способом. Синицын продолжал писать, подолгу задумываясь над каждым словом. Он даже не заметил, что я проснулся. Я сделал еще одну попытку хоть что-то увидеть в окошке. Однако и она была заведомо обречена на провал. Тогда, откинув голову на баул, я вновь закрыл глаза.
Тяжелая, обитая по краю войлоком дверь со скрипом захлопнулась где-то за спиной. И громкие голоса гуляющих сразу сделались намного тише. Над черными верхушками высоких елей мерцали холодные звезды. А позади кто-то нерешительно переступал с ноги на ногу, поскрипывая портупеей.
— Где она? — спросил низкий голос. (Мне показалось, что я его уже слышал.)
— В сарае, — донеслось из-за спины.
Заскрипели ступеньки, брякнула ножнами шашка. Темные пятна хозяйственных построек у кромки леса заскакали из стороны в сторону. Хмельной дух сопровождал тяжелое дыхание. Когда до сарая оставалось не больше десяти шагов, дверь его распахнулась, торжественно раскатав навстречу идущим световую дорожку. Двое нетрезвых парней, давясь пьяным смехом, загородили путь. Но, видимо, все же сообразив, кто перед ними, быстро посторонились. Сбоку медленно проплыли их лица. Еще совсем молодые. В сарае под бревенчатым потолком тускло горела керосиновая лампа. И от этого по стенам метались длинные тени. В углу, на ворохе соломы, полусидела-полулежала обнаженная женщина. Ее туго скрученные руки были привязаны над головой к торчащему из стены железному кольцу. Голова женщины покоилась на груди, а ниспадающие волосы закрывали ее лицо.
— Так где, ты говоришь, нашли ее твои бойцы?
— У переправы. Она там с белыми лясы точила. Тех троих мы сразу в расход пустили. А эту белогвардейскую сучку ребята с собой в отряд взяли, чтобы повеселиться.
— Белогвардейскую, говоришь? Ну, мы это враз проверим…
Рука в черном кожаном рукаве почти коснулась земляного пола. И сразу исчезла. Среди разбросанной соломы, почти у самых ног женщины, остался стоять… мраморный бюст Ленина.
— Ну, ты! Ты знаешь, кто это?
Обнаженная зашевелилась и застонала. Голова ее медленно приподнялась. Сквозь пряди волос показались в кровь разбитые губы и нос. Сверкнули полные ненависти глаза. Женщина изогнулась и из последних сил пнула каменное изваяние, которое с грохотом отлетело в сторону и стукнулось о стену.
— Что-о-о?! — потряс стены деревянного строения дикий возглас.
Словно молния, сверкнуло лезвие выхваченной из ножен шашки. Измученное тело резко вздрогнуло, а потом медленно вытянулось.
Я вскочил на ноги, но, не удержав равновесия, тут же рухнул назад, на сиденье. Часть моего сознания уже успела определиться в пространстве, успокаивая меня тем, что я по-прежнему нахожусь в движущемся автобусе. А перед внутренним взором все еще продолжали свой нестройный хоровод подхваченные красной рекой соломинки…
— Спокойно, Вячеслав! — Услышал я голос Синицына и только теперь почувствовал, как его рука крепко удерживает меня, не давая подняться.
После этого второго сна я приходил в себя с трудом. Полумрак в салоне автобуса вызывал в мозгу жуткие ассоциации и образы. Я тяжело дышал, мечтая лишь об одном: поскорее вырваться из этой душной тесноты. Лейтенант, словно прочитав мои мысли, пришел на помощь.
— Эй, кто-нибудь там, попросите водителя остановиться! Здесь человеку плохо стало! — рявкнул он в проход.
Поддерживая под руки, Алексей помог мне выйти на свежий воздух. Меня мутило, будто я поел чего-то несвежего, да еще и много. Голова трещала. И все же я потихоньку приходил в себя. Прислонившись лбом к распахнутой двери, я чувствовал, как ко мне возвращаются силы.
— Вот так всегда, — доносились из автобуса недовольные голоса пассажиров, — сначала нажрутся, а потом из-за них еще и стоять приходится.
— Не обращай внимания! — похлопал меня по плечу Синицын.
Застегивая штаны, из-за автобуса появился водитель.
— Че пили-то хоть, мужики? — смачно зевая, поинтересовался он.
— Его просто укачало, — ответил Алексей.
— Ну понятно, что укачало, — не очень-то довольный ответом полез тот на свое место, — мы ж поди на корабле, блин…
— Мне никогда не снилось ничего подобного, — уставившись прямо перед собой, признался я Синицыну. — Еще никогда!
— Значит, во сне ты видел этот самый бюст? — переспросил Алексей.
— Без сомнения…
Мы помолчали.
— Странно, — протянул лейтенант. — Я не могу себе представить, что все это тебе приснилось только под впечатлением рассказанного секретаршей Панина и той деревенской глупышкой!
— Тогда чем же все это объяснить?
Синицын вдруг как-то по особенному посмотрел сначала на меня, а потом сунул руку мне за спину.
— Так ты что, наш баул под голову себе ложил, что ли? — поразился он, вытаскивая из угла объемную сумку.
Я кивнул.
— Так
У меня глаза полезли на лоб.
— Вот тебе и объяснение…
— Да разве ж такое возможно, товарищ… Алексей? — быстро поправился я.
— Выходит, что возможно, — бросил баул под ноги Синицын. И, почесав лоб, рассудил: — Ведь есть же такое поверье, что если сунуть под подушку листья подорожника, то обязательно в кровать напрудишь.
«Ну, вы сравнили, товарищ лейтенант!» — мысленно подивился я «сообразительности» моего товарища.
В 10 утра, к самому открытию, мы с лейтенантом Синицыным стояли у входа в Алтайский государственный краеведческий музей. Здание музея, в котором до 1913 года располагалась главная химическая лаборатория Алтайского округа, отдаленно напоминало старый вокзал и имело два этажа. Это внешнее сходство усиливалось не только за счет стиля постройки, но и благодаря светло-кирпичному цвету
