Версальский дворец, постоянно делавший заказы на кондитерские изделия месье Делькура, опустел. Анри Делькур явно не собирался расшаркиваться перед революционным командиром, ввалившимся в его лавку после митинга с требованием казни королевской семьи.
– Убирайтесь отсюда! – в ярости вскрикнул Анри. – Здесь обслуживаются только истинные патриоты.
Его сбили с ног, сломали ему ребра и пробили голову. Затем сбросили со второго этажа на булыжную мостовую, и простая телега отвезла его еще трепещущее тело к братской могиле, одной из многих, в которых в те дни хоронили погибших от революционного произвола. Софи, в тот день посланная отцом на рынок, придя домой, увидела, что входная дверь заколочена. Нашлось немало очевидцев, рассказавших ей, что именно здесь произошло, но никто из них не посмел проследовать за телегой, и место погребения отца навсегда осталось для Софи тайной.
На ней было лишь то, что она успела в то утро надеть, однако кошелек полнился золотыми монетами – один из клиентов отца, встреченный ею по пути домой, просил передать то, что давно задолжал месье Делькуру. Ночевала она в доме своей старой подруги Марии Терезы и ее мужа Мориса. На следующий день Морис узнал, что уже выдан ордер на арест Софи и что ее вместе с отцом обвиняют в подрывной деятельности против правящего в стране Национального Конвента.
– Это всего лишь попытка оправдать убийство твоего отца, – объяснил Морис. – Мария Тереза даст тебе самое необходимое, а я уж как-нибудь незаметно вывезу тебя из города.
На прощание Софи с благодарностью обняла своих верных друзей. Решение бежать в шато де Жюно созрело по двум причинам. Во-первых, место это находилось за много миль от Парижа, и здесь не было еще никакой смуты, во-вторых, граф в течение многих лет был постоянным клиентом ее отца, что давало девушке определенную надежду получить у него работу. Как только она прибыла в шато, мажордом, сразу же Софи признавший, взял ее на работу, сказав при этом, что граф уже истосковался по своим любимым пирожным с тех пор, как парижский кошмар положил конец прямым поставкам. Именно то, что Софи делала любимые пирожные графа, и сблизило ее с графиней куда больше, чем это предполагал местный этикет. Время, проведенное в шато, было периодом относительного покоя и благополучия, и Софи могла начать строить свою жизнь заново. Теперь она понимала, сколь была глупа, думая, что счастье будет длиться вечно… Глаза ее закрылись, и Софи наконец уснула.
Часа через два девушка проснулась с первыми лучами солнца. Убедившись, что они ни на единый градус не отклонились от выбранного ею направления, Софи постаралась по возможности не шуметь, чтобы не разбудить Антуана. Умывшись в холодном ручье, она открыла шкатулку со швейными принадлежностями и пришила к подкладке своей юбки все браслеты и кольца графини, кроме одного, которое оставила в кошельке вместе с несколькими золотыми монетками на крайний случай. Жемчужное ожерелье и остальные деньги она спрятала в ворохе нижних сорочек. Софи уже слышала, что маркиз сроду не носил с собой денег, а потому не боялась, что старик ни с того ни с сего вытащит из кармана пригоршню золотых. Теперь можно было будить остальных.
Больше всего Софи боялась, что престарелый маркиз забудет о том, какая им грозит опасность и потребует вернуться в шато де Жюно. К счастью, этого не произошло. Очнувшись в лесу, старик, очевидно, вспомнил дни своей военной молодости и покорно взял из рук Софи хлеб и сыр, приняв ее за маркитантку.
Антуан был на редкость послушен, а когда все-таки собрался раскапризничаться, девушка пообещала, что сегодня он снова будет кататься на Бижу, и мальчуган забыл обо всем на свете.
Наконец Софи уселась на лошадь боком, за спиною маркиза, и беглецы продолжили свой путь. Вскоре они выехали из леса. Оказавшись у развилки дорог, повернули на север, продолжив свой путь среди пустынных полей и перелесков. Но не проехали они и нескольких миль, как услышали позади топот копыт. Софи в ужасе оглянулась, страшась, что их нагнал кто-то из отребья, захватившего шато. Но вместо этого они увидели конный отряд регулярной армии. На шляпах солдат красовались трехцветные кокарды Новой Республики. Надежда на то, что солдаты проследуют, не обратив на беглецов никакого внимания, рухнули после того, как сержант, пристально посмотревший на маркиза, проскакал вперед и, встав на пути Бижу, вынудил лошадь остановиться.
– Неплохая кобылка у тебя, старичок, – обратился сержант к маркизу. – Откуда она у тебя?
Маркиз, не привыкший, чтобы к нему обращались подобным образом, непонимающе посмотрел на военного. Испуганный Антуан прильнул к Софи. Софи заговорила, решив сказать что-нибудь наиболее подходящее для этих времен, когда крестьяне растаскивали собственность своих прежних господ.
– Что упало, то пропало! – воскликнула она, разыгрывая из себя простушку-пейзанку. – Мы нашли эту лошадь… И хозяев при ней не было…
– Неужели? И где же вы ее нашли?
– Да здесь же, по лесу плутала, – Софи кивнула в сторону, откуда они пришли. – Думаю, лошадка принадлежала какому-нибудь аристократу, а значит, по справедливости должна теперь принадлежать мне… Не вижу причин, чтобы не воспользоваться тем, что мне так повезло.
Сержант пристально посмотрел на Софи.
– Да, да, конечно, так оно и есть. Однако теперь вам всем придется слезть с лошади. Просто будет очень несправедливо, если вы вдруг вздумаете пахать на столь отменной кобыле. Реквизирую у вас эту лошадь в пользу революционной армии. – Он махнул рукой одному из своих подчиненных. – Капрал, позаботьтесь об этой верховой лошади.
Софи не посмела воспротивиться и сползла с лошадиного крупа на землю, шепнув маркизу, чтобы он тоже спешился. Слава Богу, он ее послушался.
Девушка сняла Антуана, после чего отвязала от седла дорожный саквояж и фонарь.
– А что у тебя в сумочке, молодка? – вновь обратился к ней сержант.
Софи открыла саквояж, и, не обнаружив там ничего интересного, командир отряда пришпорил своего скакуна. Подняв пыль, конный отряд ускакал прочь. Софи смотрела вслед удалявшимся солдатам, радуясь, что ей удалось так легко отделаться. Конечно же, потеря Бижу была катастрофой, но, по крайней мере, у них не потребовали документов и не допрашивали. И вот тут-то спутники Софи, осознав, что лишились лошади, проявили крайнее неразумие. Антуан поначалу не понял, что у них отобрали Бижу, но, увидев, как мамина любимая лошадка скрылась вдали, заревел в три ручья. Упав на траву, мальчишка в ожесточении колотил по земле кулачками. Одновременно с этим маркиз, издав истошный вопль, стал грозить удаляющимся солдатам. Софи зажала рот старику рукой, и, схватившись, они полетели в дорожную пыль. Замыкавшие строй всадники обернулись в седлах, но увидели лишь выжившего из ума старика- крестьянина, затеявшего потасовку с девчонкой.
– Послушайте меня, месье маркиз, – пыталась убедить Софи де Фонтэна, одновременно отражая его слабые удары. – Это как раз те революционеры, от которых мы вчера бежали. Вчера днем они ворвались в шато, и ваша дочь попросила меня доставить Антуана в Англию, где он будет в полной безопасности. Я берусь доставить туда и вас, если вы впредь будете меня сопровождать.
Запыхавшийся старик оперся на плечо Софи.
– Для меня это большая честь, мадам, – сказал маркиз, машинально повинуясь заученным с детства правилам этикета. Затем голос его слегка дрогнул. – А где моя дочь?
Софи опустила голову.
– Боюсь, что случилось худшее…
Мука, с которой она произнесла эти слова, привели маркиза в полное смятение, и глаза его наполнились слезами. Медленно, с расстановкой он произнес:
– Да успокоит Господь ее душу.
– Аминь, – прошептала Софи ему в ответ. И после этого, насколько могла понять девушка, старик вновь впал в состояние некоего забытья.
После того как Антуана удалось успокоить последним оставшимся винным пирожным, Софи собрала дорожный саквояж, и они вновь отправились в путь. Ночевали беглецы в заброшенной хижине, отужинав тем, что Софи удалось купить в деревне, мимо которой они проходили днем. В этой же деревне девушка купила долгожданную одежду для Антуана и старомодный длинный жилет для маркиза взамен его зеленой парчи. После того как золотые часы были убраны в карман, можно было, наконец, избавиться от фартука садовника, однако маркиз расстался с ним с явной неохотой.
