— У тебя есть другое название для этого бл…? Для этого безобразия? Кроме того, если каждый раз его ФИО полностью выговаривать, то язык поломаешь, а Шершавчик звучит симпатично и образно. Как ещё можно было его фамилию переиначить? В «Нарезной»? Не годится, нарезными бывают стволы и батоны…
— Какой ты всё-таки циник, Серёга. У человека горе, а ты над его фамилией изгаляешься… Что мы станем с этими «тамбовцами» делать?
— Притащим сюда и постараемся заглянуть в душу. Как говорит Бешеный Бык, в нашей стране нет человека, который хотя бы раз в жизни не нарушил какого-нибудь закона. Если правильно задавать нужные вопросы, то что-нибудь непременно раскроем. Главное — не забывать о презумпции виновности: «Каждый человек считается подозреваемым, пока не доказано обратное», и не сбавлять темпа. Тогда они в чем- нибудь да признаются.
— Требуют денег?
— Какой-то старый долг.
— М-да… Я, конечно, люблю свою работу, но… Скажи, в территориальное отделение её нельзя отфутболить? Всё-таки вымогательства — не наш профиль. Да и вымогательством здесь, что-то мне подсказывает, совсем не пахнет.
Волгин отворил дверцу сейфа, достал пухлое ОПД, а из него — стопку «Поручений» Тростинкиной и шмякнул бумагами по столу:
— Нельзя.
«Стрелка» была «забита» на девятнадцать часов в сквере перед кинотеатром «Максим». Учреждение культуры переживало период упадка, денег на ремонт и обзаведение современной аппаратурой не хватало, репертуар давно устарел, так что на плаву оно удерживалось лишь благодаря дискотекам, по выходным дням проводимым студентами, выходцами с африканского континента. Сегодня, в пятничный вечер, дискотеку почему-то отменили, так что по фойе, в ожидании начала сеанса, слонялись только несколько подростков, зашедшие поглазеть на «Основной инстинкт» с Дугласом и Шерон Стоун.
Волгин и Акулов тоже находились внутри кинотеатра, перед панорамным окном, выходящим во двор, где должны были разыграться основные события. От бездельничающих малолеток, половина из которых, несомненно, успела заправиться героином, оперов отделяла шеренга пальм в высоких кадках. Между декоративными насаждениями оставались широкие промежутки, так что юноши и девушки видели оперов и начинали шептаться, строить догадки об их занятии, но подойти ближе и увериться в правильности предположений мешала тётенька-контролёр. Как только кто-нибудь из юных зрителей проявлял повышенный интерес, женщина отгоняла его взволнованным перефразом из «Бриллиантовой руки»:
— Иди, мальчик, не мешай! Не видишь, здесь милиция работает?!
Руководил операцией Катышев. Прослышав о намечающемся «вымогалове», он воодушевился и разработал несколько планов действий. Основной, три запасных и по четыре дублирующих на каждый из них, не считая общего запасного. Предусмотрено было всё, от неявки бандитов на встречу до их появления при поддержке снайперов и бронетехники, все, кроме того, что произошло на самом деле… Инструктаж Гладкостенной и «группы захвата», которой предстояло вступить в силовой контакт с супостатами и выкрутить им верхние конечности, Анатолий Васильевич провёл лично, в актовом зале управления, изобразив всю диспозицию разноцветными фломастерами на специальной доске.
С «убойщиками» он поговорил отдельно и позже. Начал, повторив Акулова практически дословно:
— «Сто сорок восьмая»[2] — не ваш профиль. Я не говорю, что вы дров наломаете, но… Короче, на передовой мы обойдёмся без вас. Будете осуществлять связь и фиксировать действия злоумышленников…
Для этого Гладкостенная, вернее Людмила Иванцова — овдовев, она взяла девичью фамилию, — предоставила свою видеокамеру. Роль оператора досталось Акулову, и он, хотя и не имел прежде дела с подобной техникой, освоился быстро. Волгин получил в своё распоряжение радиостанцию «Виола-Н», по которой должен был дать команду группе захвата после того, как бандиты произнесут угрозы в адрес Людмилы Борисовны, а она отдаст им конверт с требуемой суммой. Группа захвата, как ей и положено, расположилась скрытно. Людмила Борисовна встала перед крыльцом кинотеатра. В её сумочке был спрятан диктофон. В дальнейшем, если дойдёт до суда, магнитная запись разговора должна будет послужить основным доказательством, но сейчас, поскольку слышать диалог в режиме реального времени оперативники не могли, после выдачи денег Людмила Борисовна должна была закурить.
— Действие обыденное и вполне мотивированное, — трижды подчеркнул Катышев на инструктаже. — Всем понятно, что женщина волнуется. Не будем изобретать велосипед и ставить оригинальность выше практичности. Старый, добрый, проверенный способ, ещё наши деды им пользовались. И правнукам, наверное, придётся… Вот если б вы не курили, то нам пришлось бы попотеть…
Непринуждённый тон был призван расслабить, успокоить «терпилу». Быть может, наставления Катышева и звучали немного коряво, но старался он вполне искренне, хотя Людмиле Борисовне успокаиваться и не требовалось. И тогда, в актовом зале, и сейчас, на морозе во дворе кинотеатра, она казалась настолько уверенной в себе, что Акулов произнёс с оттенком уважения:
— Просто «железная леди» какая-то…
— Ага. «Железная бледи».
— Да что ты все заладил-то одно и то же! Целый вечер бубнишь после того, как она первый раз позвонила… Ведь это же она звонила, когда не стала с тобой говорить?
— Она. Якобы ничего не было слышно.
— А ты, конечно, не веришь?
— Я слишком хорошо её знаю. Она ничего не делает просто так, даже когда молчит в трубку… Смотри!
Опера приблизились к панорамному окну. Крыльцо кинотеатра было ярко освещено, во дворе тоже горели многочисленные фонари, так что снаружи их разглядеть не могли.
— Кажется, началось… — Сергей нажал клавишу манипулятора радиостанции и сообщил группе: — Внимание, у нас гости…
Чёрный БМВ закатился с проспекта в сквер перед кинотеатром, описал полукруг и остановился в паре метров от Людмилы Борисовны. Стекла автомашины были прозрачными, так что Волгин, приглядевшись, определил: в салоне находились два человека.
Вышли оба.
— Гляди-ка, тачка без номерных знаков! — Одной рукой удерживая видеокамеру, локтем другой Акулов толкнул Сергея.
— Да вижу я, отстань! Кажется, наши клиенты.
— И по приметам, которые жена Шершавчика называла, похожи…
Парням из БМВ было суммарно лет пятьдесят. Выше среднего роста, круглолицые, с короткими стрижками; плотная верхняя одежда не позволяла оценить телосложение, но недостатком веса, что и говорить, они не страдали. Подошли к Людмиле Борисовне, кивнули, встали, держа руки в карманах.
— Стволов там вроде бы нет, — пробормотал Акулов, максимально увеличивая изображение в видеокамере.
— У тебя металлодетектор с собой?
— Карманы мелковаты… Разговаривают.
— Я вижу, что не целуются.
— Разговор у них напряжённый… Чёрт! Ну кто её просил поворачиваться?
Сначала Людмила Борисовна стояла правильно, правым боком к кинотеатру, позволяя операм контролировать висящую на локте сумочку, в которой находились и деньги, и диктофон. Теперь, продолжая что-то обсуждать с приехавшими, повернулась к наблюдателям спиной, так что возможность зафиксировать передачу конверта, если таковая будет иметь место, исчезла.
— Одна надежда, что не забудет знак подать, — прошептал Акулов, перемещаясь вдоль окна в поисках более выигрышной позиции для видеосъемки. — Эх, леди, леди…
— Я же говорил, что она не железная, а дубовая. Оп-па!
Несомненно, Людмила Борисовна что-то извлекла из своей сумочки; передала она это парням или нет, Волгин видеть не мог. А спустя полминуты, снова повернувшись боком к кинотеатру, женщина
