Викторовну так и не удалось. Она сонно кивала и норовила закрыть глаза, как только Сергей умолкал.
Прежде чем покинуть машину, Волгин последний раз проинструктировал женщину: не шуметь, не проявлять эмоций и обо всём позабыть, как только «оперативное опознание» будет закончено. Её состояние было в какой-то степени на руку оперу. Вернувшись домой, наверняка примет ударную дозу спиртного, так что утром сможет вспомнить далеко не всё, что было накануне. Может, и поездку в отделение расценит, как сон. С другой стороны — до какой степени можно доверять подвыпившей женщине? Насколько адекватны её зрительная память и чувство реальности? Не получится ли так, что сегодня она ткнёт в Мишу пальцем, а завтра, при Маргарите и понятых, в недоумении пожмёт плечами и с чистым сердцем заявит, что видит этого молодого человека впервые?
Глядя на Марину, кивающую в подтверждение услышанных инструкций с тем же сонным видом, с каким она кивала и анекдотам, Волгин пожалел, что вытащил женщину из квартиры.
Если бы ему сейчас сказали, как он будет жалеть пятью минутами позже, — он бы в срочном порядке отвёз Марину домой и зарёкся иметь с ней дело. Или, «окольцевав», запер бы в дальнюю камеру и приказал дежурному поливать её из шланга холодной водой. Или…
Но никто ничего такого Волгину не сказал, и он запер машину.
— Ты всё поняла? Тогда пошли.
Через замочную скважину сидящий в деревянном кресле Михаил был виден от макушки до пят.
Марина Викторовна посмотрела поочерёдно обоими глазами и повернулась к Сергею.
— Он… Представляешь, именно он!
— Точно?
— Точнее некуда! Да я на всю жизнь этого гада запомнила. У-у, пид…юга проклятый! И пальто то же самое…
Глава шестая
Акулов прочитал справку Информационного центра, принесённую Шуриком.
— Любопытно! Уголовное дело номер… Возбуждено 29 августа по статье 132 УК РФ. Мера пресечения — подписка о невыезде. Ну кто бы мог подумать! А такой скромный мальчик. Ай-яй-яй, нехорошо!
Миша опустил голову.
— Стыдно? Вижу, что стыдно. А чего сам не рассказал?
— Вы об этом не спрашивали.
— Так я много о чём не спрашивал. Ну, колись, чего натворил. «Насильственные действия сексуального характера». Кого насиловал, поэт? Свою музу? Она не давала вдохновения добровольно?
Миша покраснел и продолжал молчать. Акулов посмотрел на Сазонова:
— Спасибо. — Подразумевалось: «Можешь идти».
Намёк был Шуриком понят:
— Я пока больше не нужен?
— Пока нет.
— Так, может, поеду? Если что — я на трубке.
— Езжай, дорогой.
Сазонов вышел, и Андрей снова обратился к задержанному:
— Миша, ты же понимаешь прекрасно, что уже завтра утром я прочитаю твоё уголовное дело. Чего ты хочешь добиться молчанием? Меня разозлить? Смотри не переусердствуй. Видишь котлован за окном? Ещё недавно на этом месте стоял дом, в который меня не захотели пускать…
— Это была голимая подстава.
— Да что ты говоришь! Давай-ка с этого места поподробнее. Мне хочется знать твою версию…
Версия Миши не отличалась оригинальностью. Большинство преступников, попавшихся на домогательствах и изнасилованиях, придерживаются подобной канвы, стремясь оправдать свои действия.
В конце августа Михаил бухал в кабаке. Компания состояла из нескольких человек. Не друзья, а так, знакомые из числа местных завсегдатаев. У кого-то из них были деньги, то ли заработанные, то ли украденные, так что все накушались изрядно. Кто-то заснул в туалете, кто-то рухнул под стол. Самые сознательные расползлись по домам, а Миша ощутил зов плоти и свёл знакомство с какой-то девчонкой. Откуда она появилась, Миша не помнил, но вроде бы удалось сговориться. Каролина тогда как раз была на работе и не могла появиться дома раньше утра, так что Миша пригласил новую «музу» заглянуть в гости и полюбоваться коллекцией марок. Она ответила, что из всех марок предпочитает немецкие, номиналом по сотне, и эта фраза Михаила обидела. Обидела, видать, до глубины души, до селезёнки и печени, ибо ничего другого из разговора с девчонкой он не запомнил, даже в имени её теперь сомневался, только помнил, что оно какое-то простое, вроде Анюты. Ещё Миша помнил, что постоянно бегал к стойке бара звонить, проверяя, не появилась ли дома Принцесса — вдруг заболела или выступления раньше закончились. Звонил и корчил бармену рожи, делал большие глаза, предлагая разделить восторг от знакомства с Анютой. Бармен, кажется, фишку не просекал, и Михаила это задевало. Задетый, он выпивал рюмку водки и бежал к столику, где пил пиво, а потом опять вскакивал позвонить, кривлялся и выпивал… Куда и с кем ушла Анюта, осталось неизвестным, а Михаил очухался уже вне стен кафе, бредущим вдоль проспекта с бутылкой «Свинского специального» и лёгким бланшем под глазом. Бланш, конечно, портил настроение, но не так, чтобы сильно — ведь было понятно, что противник Михаила одним синяком не отделался, что он был низвержен и унижен и что пузырь пива, скорее всего, был преподнесён им в знак уважения. Поругав меркантильную Анюту, Миша рассудил, что без неё даже лучше. А вдруг бы Каролина застукала? В кабаке такой поворот казался невероятным, теперь же, слегка протрезвев, поэт был доволен, что не потащил ценительницу дойчмарок в гости.
Прямолинейное движение поэта по проспекту оборвалось в тот момент, когда он сунул руку в карман и обнаружил там сто рублей, которых не было прежде. Деньги придали мыслям новое направление. Разбогатев, Михаил продолжил путь «противолодочными зигзагами», высматривая какую-нибудь свободную жрицу быстрой любви.
Когда не надо — об них спотыкаешься на каждом шагу, но только приспичит — и все они оказываются занятыми или выглядят так, что ни «Виагра», ни алкоголь не помогают.
Наконец он разглядел в кустах свободную «бабочку», подрулил и сделал предложение, от которого она не должна была отказаться.
Странно, но она отказалась и даже предприняла попытку отойти, объясняя, что не работает, а просто ловит такси. Но опытный поэт, конечно же, ей не поверил. Не поверил и стал уговаривать. В процессе уговоров, которые подзатянулись и утомили, Михаил, дабы не терять времени даром, решил прицениться к товару внимательнее, для чего принялся ощупывать вторичные половые признаки, проверяя форму и объём.
В процессе ощупывания как-то так вышло, что Миша и девушка упали в кусты. Возня в партере закончилась тем, что Михаил снял с девушки гольфы. Зачем это ему понадобилось, сказать невозможно, ибо поэт хоть и был сильно пьян, но даже в таком состоянии понимал: главная цель находится значительно выше, а то, что он произвёл, чистой победой не признает никто, и даже «по очкам» такими темпами выиграть невозможно.
Потом арену осветили фары патрульной машины, и Михаил предложил девушке затаиться, переждать, пока мусора не уедут. Но девушка таиться не стала и подняла вой почище корабельной сирены.
Дальше последовала унизительная процедура задержания и доставления в дежурную часть. Задерживали Михаила очень долго, так долго, словно брали не одного рифмоплёта, а большую вооружённую банду. Михаил искренне не понимал, за что его так ненавидят. Желая умиротворить господ полицейских, он стал читать им свои стихи, но солдафоны не понимают поэзии…
Потом трое суток Миша зализывал раны в камере изолятора временного содержания, искренне не понимая, за что ему выпали такие страдания. Крючкотвор, который возбудил дело, объяснял, что потерпевшая — из приличной семьи и проституцией не подрабатывает, но Михаил не поверил. Наверное, просто обслужила все отделение, вот они теперь и стараются. А этот, который следователем назвался, мог
