– Ты – великий охотник! – наконец решили они. – Из нашего рода никто таких зверей не добыл. И из рода Торганэя никто, и из рода Мудико… А как он выглядел, верблядь, пока ты не перерезал майин-нити, за которые боги держат души всего, что шевелится?
Сотон подобрал выкатившийся из очага остывший уголёк и на обратной стороне шкуры нарисовал, как сумел, двугорбого верблюда. Гости долго и восхищённо ахали, водя пальцами над примитивным изображением. Особенно их поражали горбы.
– Волна-зверь! – кричали они и гулко били друг друга в груди. – Выше коня? – спрашивали. – Выше лося?
– Выше, – заверял Сотон.
– Да ты, наверное, сам Синкэн, покровитель охоты?
Сотон ухмыльнулся и поклонился, но не сказал ни да, ни нет. Хотел сперва разобраться в божественной иерархии, чтобы не угодить впросак. А то назовёшься второстепенным именем, а потом кусай локти. Вот ежели станут величать Батюшкой, тогда он не откажется. Но всему своё время.
В закипающую воду мяса навалил, не жалея. А чего жаться? Теперь-то при местных охотниках он не пропадёт. Вон у них какие луки славные, а к ним глаза молодые и пальцы крепкие. Лица розовые от хорошей пищи, сразу видно, что мороженого мяса не едят, парным питаются. Э-э, подумал Сотон, прежде чем угощать гостей жилистой верблюжатиной, налью-ка им сперва мухоморовки. Зальют щёлки и не почувствуют, что за дрянь трескают.
– Вот, угощайтесь сомагонкой, напитком невиданным, – сказал, наливая в глиняные чашки из кедрового бочонка. Заветный прозрачный кувшин был занят. Там дрых без задних ног Чучуна, левая его половина.
Гости для приличия неторопливо омочили губы, но почувствовали ягодную сладость и далее пили маленькими глотками, но без опаски. Хмель очень быстро ударил им в головы, и старое заветренное мясо пошло на ура. Парни ещё и заверяли Сотона, что подобной вкуснятины в жизни не пробовали. Хозяин же пить не стал, впервые в жизни воздержался от употребления хмеля, потому что от трезвого понимания местной обстановки зависела дальнейшая жизнь: быть ли ей лёгкой и приятной либо, как прежде, выпадет бродить неприкаянным от огня к огню. Он с удивлением наблюдал, как гости впадают в транс, запросто общаясь с духами предков и своими богами краевого значения.
– Что видишь? – расспрашивал он парня по имени Олокто, в которого вселился родовой предок Сеченко.
– Вижу битву великую у горного Пояса. Рогатые яростно отбиваются, полковник Сеченко укрывает отряд за скалой, дожидаясь малейшей бреши в рядах противника. Ага! Армия светло-русых с ленточками на лбу теснит рогатых и прижимает к утёсу. Проход есть! Сеченко командует трубачу, тот сигналит атаку. Наши рвутся в брешь, чтобы просочиться в глубь расположения врагов и прорваться к их богатым обозам. Не успели! Прореху залатали рогатые в бронзовой броне. Они закрылись большими щитами и выставили вперёд рога и копья. Отбой! Здесь только коней зря потеряешь. Наши разворачиваются и скачут назад. Сеченко машет рукой, указывая на север. Там, возможно, отыщутся безопасные проходы в тылы. Едут не спеша, чтобы не запалить лошадей. Полковые обозы тянутся сзади. Отыскивается ещё одно ущелье, но и там стоит стеной рогатый отряд. Дальше, ещё дальше! Слева громоздятся гранитные стены, их оседлали полки южных. Бьют из луков. Сеченко приказывает отойти подальше, куда стрелы не долетают. Что за невезение? Либо горы крутые, либо отряды врагов. Нигде нет безопасного пути вперёд. Неделя конного перехода, и везде одно и то же: не враги, так скалы. Да будет ли наконец ровное-то место? Из открывшегося пространства на полк Сеченко налетает конница рогатых! Совсем обнаглели, нет, чтобы спокойно стоять, загораживать ход, они ещё и контратакуют. Труба зовёт отходить, наши планомерно отступают, прикрывая обозы. Враги не отстают, рвутся за трофеями, наши бросают им, как кость собаке, самое ненужное: полковые кухни, стариков и старух, боевое знамя. Рогатые преследуют! Видно, наша каша им поперёк горла стала. Мы же применяем военную хитрость: отходим не только днём, но и ночью. Хорошо, что луны нет, небо тучами затянуто. В густом тумане рогатые теряют наш след. Ура! Наша взяла. Теперь уже не спеша мы двигаемся на восток. Если и там окажутся рогатые, то пожалеют, что на свет родились. Ух, станем их рубить в хвост и в гриву! Впереди большая река. Рубим плоты и переправляемся на другой берег. Где вы, рогатые, ау! Нету? Тогда вам повезло. Встает солнце. Вперёд, заре навстречу! Ещё одна могучая река, но противника и там нет. Попрятались, трусы! Две великие реки за спиной, теперь нападения с тыла можно не опасаться. Но на всякий случай следует прикрыться ещё одной – самой полноводной. Есть такая! Большая Вода называется. Леса полно, плоты вяжем большие, прочные. Правый берег обрывистый, еле отыскалась лощина обозу выбраться. Наверху покой и безопасность. Хотели там и разбить стан, но мудрый полковник велел подняться вверх по реке, впадающей в Большую Воду. Здесь валяются обломки плотов; кострища, трава, скотом поеденная. Эти следы могут выдать врагам наше местопребывание. Движемся на восток, часто бредём по колено в воде, чтобы следы запутать. Наконец отыскивается подходящий край. Тут и станем на поселение. Ни врагов, ни друзей, одни звери да комары, – красота!
Сотон заворожённо слушал историю панического драпа, выдаваемого за чудеса храбрости и отваги. Подумал, что даже сам порой не так складно врёт. Кое-какие обороты речи постарался запомнить: в хозяйстве пригодятся.
Чачигир рассказал, что в верхнем мире делается, как Харги и Хэвеки мир создавали, как людей лепили, откуда комары взялись. Если слушателю что-то непонятным казалось, Чачигир обращался непосредственно к своим божкам, те воспоминаниями охотно делились, передавая их устами временного земного воплощения. Голос у Чачигира в эти мгновения делался глубоким и раскатистым, как дальний гром. Сотон запоминал подробности, разбираясь в хронологии событий, их последовательности. С трудом разобрался, чем оми, душа зародыша животного и ребенка до года, отличается от ханяна – той же души, но появляющейся поздней, когда дитя на ножки встанет и примется лепетать, а затем и разумно разговаривать.
Третий гость, Чапогир, поведал о временах нынешних. Где и какое стойбище расположено, где проходят границы родовых земель и как пересекаются аргиши – кочевые пути того или иного рода;
Когда парни проспались, хозяин напоил их травно-ягодным отваром, они хотели в благодарность зарезать важенку, но Сотон благоразумно отказался. Поест он ещё оленинки, успеет разобраться, чем невиданные раньше северные олени отличаются от своих южных собратьев. Не до того сейчас. Попросил, чтобы парни отвезли его к местному князцу, внуку полковника Сеченко по имени Агды.
Юноши обрадовались такой почётной миссии. Ещё бы – привезти Агды самого Синкэна, повелителя охоты! Помогли свернуть юрту, упаковать посуду и одежду, нагрузили нарты. В другие низкие саночки Сотона усадили, а в третьи сами садились по очереди. Пешие бежали рядом с упряжками, хохоча от удовольствия и избытка молодой силы. В пути делились незабываемыми впечатлениями прошлой ночи. Рассказывали, кого в верхнем мире повидали, а кого – в нижнем. Гость не сомневался, что рассказов им теперь на всю жизнь хватит, и очень завидовал, потому что его-то сонные подвиги пропадали беспамятно. Злился, но кричать, чтобы Джору жрал дерьмо, опасался. Насмотрелся с перевала, каким опасным колдуном племянник заделался, с таким лучше не связываться, а молчать в тряпочку.
Становище Агды включало в себя десятка три чумов и раскинулось на обрывистом берегу Подкаменной Тунгуски. Гостя встречали восторженно, а когда узнали, что он недавно был в гостях у западных соседей, сюда спустился непосредственно из верхнего мира, скатившись на заднице по алому полотнищу северного сияния, то почтительно замолчали и немой вереницей провожали до чума повелителя края.
Князец оказался молод, безус и безбород и ни во что не верил. Слушал историю встречи с небесным посланцем Синкэном и скептически хмыкал. Даже весточку из нижнего мира от деда Сеченко встретил с брезгливой усмешкой: слыхали-де мы враки и поинтересней. Сотон же предусмотрительно молчал. Пил чай на брусничных листьях, а сам зыркал глазами по чуму. Углядел люльку с неразумным младенцем и понял, что шанс выйти в ряд сильных края сего у него имеется, и немалый.
– А ты, гость дорогой, с чем пожаловал? – спросил Агды. – Какие вести принёс, худые или добрые?
– Вести имею всякие, да не в них дело вовсе. Стал бы я из-за вестей с верхнего мира в средний мир посреди зимы лютой спускаться! ещё чего!
– Какая же нужда заставила тебя радужные края вечной весны и охоты покинуть?
– А кто у тебя в люльке спит? – вопросом на вопрос отвечал старик.
– Сын мой любимый, первенец! – гордо заявил папаша.
