прекрасно это скрывают, но если провести с ними достаточно времени, они обязательно себя выдадут. От меня невозможно что-то скрыть. – Он немного помедлил, не отводя от нее глаз. – Я внимательно следил за вами, хотя и совсем недолго: меньше двух дней. За это время вы успели испытать множество эмоций, сложных и утонченных чувств, но я не увидел и тени порока. К этому моменту я бы успел понять. Но сейчас вижу нечто совершенно иное.
Его голос неожиданно смягчился. Достаточно для того, чтобы она посмела спросить:
– Что же вы в таком случае видите?
Джерард нахмурился и покачал головой.
– Я не слишком красноречив ... но просто рисую то, что не могу выразить словами.
Жаклин молчала, и Джерард пояснил:
– Мне нужно знать, прежде чем я поговорю с ним, почему ваш отец считает, что вы каким-то образом виновны в гибели матери?
– Но ... о чем вы собираетесь с ним беседовать? – выдавила девушка, сгорая от дурных предчувствий.
Он снова нахмурился и, судя по улыбке, едва сдерживал гнев.
– Потому что не желаю быть ничего не подозревающей пешкой, которую он использует, чтобы судить собственную дочь.
– Нет! – вскрикнула она, вцепившись в его рукав. – Пожалуйста ... вы должны написать портрет! Вы согласились!
Она была вне себя от отчаяния. Джерард резко вырвался и поймал ее руку. Она ощутила крепкое пожатие его пальцев.
Прошло несколько мгновений, наконец, он вздохнул, провел свободной рукой по волосам и пробормотал;
– Не понимаю. Почему бы просто не сказать ему о своей невиновности? Не заставить его поверить вам? В конце концов, он ваш отец.
Сочувствие, неприкрытое и искреннее, звучало в его голосе. Сочувствие к ней. Как давно никто не предлагал ей столь безусловную и полную поддержку, более того – защиту!
Ей хотелось закрыть глаза и наслаждаться всем, что обещал этот низкий голос.
Но Джерард был сбит с толку и хотел понять ... понять, чтобы писать ее портрет.
Оглядевшись, Жаклин заметила скамью у центрального фонтана, сейчас безмолвного и спокойного.
– Пойдемте сядем, я объясню, что случилось, и вы сами увидите, что происходит.
Не выпуская ее руки, Джерард повел девушку к скамейке, дождался, пока она усядется, и сам сел рядом. Подался вперед, опершись локтем о колено, чтобы лучше видеть ее лицо, и стал ждать.
Его близость невероятно ее смущала, но Жаклин, игнорируя постыдную слабость, деликатно откашлялась.
– Отец ... вы должны признать, что он в сложном положении. Он горячо любил мою мать: она воистину была светом его жизни. Когда она умерла, свет погас, и он потерял ... потерял все связи с миром. В этом смысле он зависел от нее, и теперь ему вдвойне труднее смириться с ударом судьбы.
Жаклин чуть помедлила, чтобы собраться с мыслями.
– Мы с матерью прекрасно ладили. В не котором отношении я больше похожа на нее, чем на папу: не чураюсь развлечений, балов и вечеринок. Но мама ими жила. Развлечения были частью ее существования. И я с удовольствием участвовала в них. Но во мне есть многое и от отца – я спокойно могу обходиться без шума и веселья. А вот маму тишина и бездействие сводили с ума.
Легкая улыбка заиграла на ее губах при дорогих сердцу воспоминаниях.
– Она была в восторге, когда Томас Энтуистл стал наносить нам визиты. Он сын сэра Харви Энтуистла, и, полагаю, его можно назвать моим поклонником. Мы собирались обвенчаться, решили объявить о помолвке ... но тут Томас исчез. Мама очень расстроилась. Я, разумеется, тоже. Но потом она посчитала, что мои неосторожные слова могли охладить чувства Томаса и побудить его уехать из страны. Это стало началом ...
Она нахмурилась, опустила глаза и пожала плечами.
– Это стало началом растущего отчуждения. Никакой ссоры, просто она почему-то ко мне охладела. Я так и не поняла, что случилось. Возможно, со временем ... но потом ...
Она судорожно вздохнула, подняла голову и уставилась прямо перед собой.
– В тот день она поздно спустилась к завтраку ... папа уже ушел в кабинет. Входя в столовую, она столкнулась с Митчелом. Потом он уверял, будто она выглядела так, словно не спала всю ночь. Видите ли, моя мать была красавицей, но малейшее недомогание сразу отражалось на ее лице. Я спросила, что случилось, но она поспешно ответила, что все в порядке. Очевидно, хотела, чтобы я не обращала внимания на ее состояние, поэтому я не настаивала. И вдруг она увидела, что на мне амазонка. Помню, как она смотрела на меня ... вернее, на амазонку ... это было так странно! Мама видела ее много раз, сама купила мне этот наряд, но в то утро воззрилась на него с такой брезгливостью ... как на грязную кухонную тряпку. Она спросила, куда я собираюсь, и голос был сдавленным. Я сказала, что еду на прогулку вместе с остальными, и она ... запретила мне выходить из дома.
Я так опешила, что даже рассмеялась, но тут же поняла, что мама не шутит. Спросила почему, но она только качала головой и твердила, что мне нельзя ехать.
Жаклин вздохнула. Мертвящее ощущение, которое всегда преследовало ее при воспоминании о том дне, медленно распространялось по венам.
– Мы поспорили. Нужно сказать, очень горячо. Слуги, разумеется, слышали, и, думаю, Митчел тоже: его
